– Я офицер военной контрразведки. Сейчас я здесь распоряжаюсь и принимаю решения. Если вы не принимали участия в преступлениях против народа, в различных карательных операциях и насилиях над мирными гражданами, вам ничего не грозит. Каждый человек может заблуждаться. К тем, кто искренне раскаивается, советская власть претензий иметь не будет. Война уходит из ваших мест, и кому-то надо восстанавливать мирную жизнь. Вы здоровые мужики, умелые. Но вы граждане своей страны, а в стране идет война. Гитлеровская Германия еще сильна, а советский народ платит за освобождение своей земли высокую плату. И за освобождение от фашистов Украины тоже. Видимо, вас, как граждан СССР, по закону призовут на воинскую службу. Те, кто не годен по здоровью или по возрасту, вернутся к мирной жизни. Это вам понятно?
– Что, и вопросов задавать никто не станет? – прищурился Вихор.
– Вопросы будут, много будет вопросов к каждому из вас. Но подумайте сами: отвечать на вопросы ведь приятнее, когда знаешь, что твоя совесть чиста. И когда знаешь, что твои ответы помогут истребить врагов, как внутренних, так и внешних, чтобы семьи ваши жили хорошо, чтобы женщины рожали детей и те по улицам и бульварам бежали в школу. А родители шли на заводы и фабрики, где они хозяева – народ, а не капиталисты с Запада. Сейчас я распоряжусь, чтобы вас накормили, а потом вас разведут по вашим землянкам, и в них вы будете до тех пор, пока вами не займутся органы. Придется потерпеть.
Капитан вернулся к Юркову и приказал ему занять оборону вокруг базы по всем правилам военного искусства. Скоро его роту сменит подразделение НКВД.
– А сейчас распорядитесь, чтобы людей накормили. Вызовите по рации своего старшину с кухней. Черт, водки дайте этим людям. Граммов по сто. Им труднее, чем вам.
Коган вытер ладонью лоб и посмотрел на нее. Ладонь была мокрая от пота, и одежда на нем была мокрая, как после дождя. Да, такое напряжение без следа не проходит. Борис медленно подошел к землянке. Автоматчики расступились, пропуская его. Коган спустился вниз. Увидев встревоженные глаза Шелестова, сел с ним рядом на лежанку, положил руку ему на плечо и улыбнулся:
– Все, Максим Андреевич, порядок. Мы свое дело сделали. Теперь и документы под охраной, и мы с тобой под охраной Смерша.
– А Миша с Виктором?
– Не знаю пока, – задумчиво ответил Коган. – Думаю, и у них все в полном порядке. Скоро узнаем. Тебя, кстати, еще сегодня отправят в госпиталь. Ты как себя чувствуешь?
– Нормально, – ответил Шелестов, потом посмотрел на недоверчивое лицо Когана и рассмеялся: – Да правда нормально. Только болит все. И сил нет, а так нормально.
А на поляне обыскивали оуновцев и разводили по землянкам. Они шли, понурившись, не веря и не понимая, что их ждет дальше. Может, бесконечные допросы и сырые камеры. А может, скорый расстрел поутру.
Петро и Леонтий стояли и наблюдали за действиями советских солдат.
– Отец, что будет дальше? – спросил Петро.
– С нами? – бесцветным, равнодушным голосом ответил Вихор. – Не знаю. Может, и грохнут всех в этом вот лесу. Чтобы не канителиться.
– Не с нами, – покачал головой Петро. – Мы давно привыкли к тому, что можем умереть завтра, а то и сегодня. А вот что будет после этого?
– Не знаю.
– А мне кажется, что все закончится и будет мир. Хороший мир, – вдруг улыбнулся Петро. ‒ Смотри, в них нет злобы, в этих солдатах. В них есть уверенность в своей правоте. И они идут на Запад с этой уверенностью. С нами разберутся и пойдут дальше разбираться с этим миром. И разберутся, батя.
– Мне уже все равно, – ответил Вихор. – Устал я.
– А мне не все равно, – упрямо замотал Петро головой.
Летнее солнце повисло над лесом и будто зацепилось за пышные кроны. Оно никак не хотело заходить, заливая леса и поля золотом своего сияния. Природа затихла в преддверии теплого вечера, лишь на востоке все еще слышалась канонада. Но звуки войны уходили на запад, и над разрушенными городами и разоренными селами воцарилась тишина.