– Капитана Петров, – представился командир, выслушал в ответ представление Буторина и сказал: – Нам сообщили о вашей группе и направили на помощь. Скоро подойдет батальон пограничников. У вас правда ценные сведения?
– Наиценнейшие, – согласился Буторин, попытался встать и снова упал.
Капитан подозвал бойца с медицинской сумкой, и тот, стащив сапог с ноги Виктора, стал менять повязку. Сам командир вместе со связистом, который нес на спине коротковолновую рацию, сел в стороне и стал докладывать о ситуации и о своем решении атаковать в лесу оуновцев, с тем чтобы помочь повстанцам удержать лагерь до подхода пограничников.
И тут в лесу начался бой. Стрельба раздавалась сразу в нескольких местах. Сосновскому там было все же немного легче, потому что у него было четыре пулемета. И, умело маневрируя, меняя позиции, пулеметчики сдерживали атакующих. Но и у «бандеровцев» были пулеметы, и они знали, что для них эта база значит. Когда санинструктор закончил перевязку, сообщив, что воспаления нет, подошел капитан, опускавший ремешок фуражки под подбородок.
– Начинаем, майор. Обходить с флангов и совершать другие бесполезные действия не будем. Распылять и так маленькие силы не вижу смысла. Нам надо просто удержать фронт до подхода подкрепления. Идти можешь? Хорошо, пойдем с тобой впереди, будешь своих предупреждать, чтобы в нас не стреляли. А там бой покажет, как поступить. Как с патронами? Гранаты есть?
– На полдня хватит, – пообещал Буторин и, скрипя зубами, поднялся. Кажется, эта рана уже никогда не заживет.
А бой на подходе к базе кипел уже вовсю. Два с небольшим десятка бойцов Козореза не смогли долго противостоять превосходящим силам бандеровцев. Наступающие заливали позиции бойцов свинцом и, перебегая среди деревьев, приближались, обхватывали с флангов, снова бросались атаковать в лобовую. Сосновский видел, как гибнут один за другим бойцы, как раненые наскоро перевязывают раны и пытаются вести огонь. В нескольких местах в ход пошли гранаты. Еще немного, и бойцы Козореза дрогнут. Артем стрелял, стискивая зубы, и оглядывался по сторонам. Вот снова замолчал пулемет на правом фланге. Артем бросился туда и увидел, что пулеметчик лежит, уткнувшись лицом в приклад. А лента еще полная. И кровь из головы бойца стекает на трофейный МГ.
– Ах, ты… – проворчал Козорез, чувствуя, как пульсирует рана на его собственной голове.
Он перевалил убитого на бок и сам лег у пулемета. Очередь за очередью он стал косить наступающих, которые поднялись было в полный рост. Пули свистели вокруг, били в ствол дерева, за которым он лежал. Подбежал и упал рядом тот самый друг Буторина в немецкой форме. Весело оскалился, подмигнул и стал стрелять из автомата короткими точными очередями. Что-то мелькнуло в воздухе, и между Сосновским и Козорезом упала немецкая граната на длинной ручке. Артем не успел даже испугаться, а Сосновский уже схватил гранату и швырнул назад. Оба мгновенно опустили головы, уткнувшись в плотный дерн. Через секунду граната взорвалась в пяти метрах впереди, опалив головы жаром, на спины полетели комки земли. Слишком близко подошел враг. Надо или контратаковать, или отходить, но о какой контратаке может идти речь, когда врагов в десять раз больше? Только встать и геройски умереть?
И тут за спиной послышалось громогласное «ура-а-а». Сосновский толкнул Козореза локтем и крикнул: «Успели!» Но радоваться было рано. Это была всего лишь рота НКВД, да и та в неполном составе. Но ее атака ошеломила «бандеровцев». Бойцы в фуражках с синим верхом выбегали из-за деревьев, стреляя на ходу из автоматов, и снова скрывались за деревьями. Действовали они умело, не торчали на виду, перебегали вперед по двое, по четверо. Вот один упал, сраженный пулей, вот еще двое, но «бандеровцев» падало под пулями гораздо больше. А потом заговорили еще четыре пулемета из прибывшего отряда, и бандиты стали откатываться назад, оставляя убитых и раненых.
Буторин нашел Сосновского и Козореза, проковылял к ним и рухнул на траву. Было понятно, что «бандеровцы» откатились назад почти до самой опушки и залегли, видя, что их не преследуют.
– Их слишком много! – вытирая рукавом лицо, крикнул Козорез. – Надо пристрелить Свирида, забрать документы, сколько сможем унести, или сжечь их и уходить.
– Мы не можем уйти, – ответил Сосновский. – У нас приказ. И они не уйдут, ‒ кивнул он в сторону бойцов НКВД. ‒ У них тоже приказ. А еще долг перед родиной. Мы пришли сюда освобождать Украину от оккупантов, так о каком отступлении может идти речь? Там, впереди, пособники фашистов, и они должны быть уничтожены, а доказательства их преступной деятельности, антинародной деятельности должен рассматривать суд, и он должен вынести приговор. Разве может быть иначе?
– Вы украинец? – спросил Козорез и кивнул на бойцов НКВД: – Они украинцы?
– А какое это имеет значение? – искренне удивился Михаил. – Тут есть и калмыки, и белорусы, и татары, и тувинцы, и мордвины, и чеченцы. Эта страна ‒ вся наша Родина, и весь народ ее ‒ наш народ, и мы сражаемся за каждого и за каждый клочок земли.
– И вы будете умирать за Украину, не будучи украинцами, – покачал головой Козорез.
– Смотри, уже умирают! – крикнул Сосновский и показал рукой на убитых бойцов. – И будут умирать до последнего, если надо будет спасать Украину, Белоруссию, Польшу, Австрию, Румынию. Ты пойми, что мы воюем не только за тебя, за украинцев, мы воюем «против»! Против «кого»? Да против общего врага, против коричневой чумы, против нацизма – самого страшного зла на земле. И мы должны сражаться вместе!
А «бандеровцы» снова поднялись и пошли в атаку. Плотный встречный огонь заставил их залечь, но теперь было понятно, что враг перегруппировал свои силы и в лоб наступали не все его бойцы. Часть стала обходить группу Козореза и роту НКВД с правого фланга, отрезая от леса и пытаясь отрезать от территории базы. Буторин стрелял и крутил головой. Сколько же ребят уже потерял капитан Петров. Вон он снова за большим дубом с радистом, что-то кричит в микрофон открытым текстом. Нет, радист убит, а капитан продолжает что-то кричать в микрофон. Вот он пригнулся, и тут же рядом грохнул взрыв. Фуражка слетела с головы командира, но он перекатился на другой бок, схватил с земли автомат и принялся стрелять длинными очередями.
Буторину казалось, что этот бой никогда не кончится. Уже перестали подносить патроны. Некому было их подносить. Он перестал чувствовать боль в раненой ноге, вообще перестал что-либо чувствовать. Мог только стрелять, только наводить мушку на самых ретивых, что слишком близко подбираются к позиции, и снова стрелять короткими точными очередями, экономя патроны.
Но тут на поле боя что-то изменилось. Кажется, «бандеровцы» перестали наступать. Они еще стреляли, но не двигались с места. Но вот грохот автоматных и пулеметных очередей слился в страшный шум, где-то взревели моторы, и «бандеровцы» поднялись и стали убегать, стали разбегаться по лесу, и тут же поднялся капитан НКВД, без фуражки и с окровавленным рукавом гимнастерки, и за ним поднялись и его бойцы, и оуновцы, кто еще мог стоять на ногах.