– Это, наверно, тебе проще убивать, – Федор кивнул на мертвую Елизавету. – Вишь, как ловко у тебя получилось! А я вор. И по сути, и в душе. Для меня мокрота – дело запретное. Грех. А грехов у меня и без тебя хватает. Так что живи.
– Что тебе Гепп рассказал про меня? – спросил Георгий.
– Все, – коротко ответил Федор. – Да оно и без того мне все было понятно. Коль уж вы надумали взорвать шахту… Блатным или деловым это без надобности. Зачем им такие салюты? Значит, ты якшаешься с немчурой. Ей-то, немчуре, такие фейерверки в радость. Так что ты, начальничек, от меня не таись. Наоборот, чем больше ты о себе расскажешь, тем лучше. Тебе лучше, не мне. Потому что мне еще надо думать, куда тебя приткнуть. А для этого мне доподлинно надобно знать, какой ты масти. А то ведь, если я по случайности приткну тебя, допустим, к деловым – они же тебя удавят. Не любят они немчуру, а уж ее прислужников-стукачей – и того паче. Правильные они люди, деловые-то. Равно как и блатные. Так что не таись. Ну а потом, когда у меня к тебе закончатся вопросы, мы и рванем… Со мной побег – дело надежное. Спрячешься, перекантуешься. А там будет видно.
Глава 28
Конечно, Федор изрядно блефовал, ведя с Миловидовым разговор именно в таком ключе. Он уже знал почти наверняка, что Миловидов немецкий агент. Но одно дело хоть и почти стопроцентно догадываться, и совсем другое – получить признания от самого Миловидова. Причем не только сведения о нем самом, но и о тех, кто стоит у него за спиной. Проще говоря, о тех, кто прибыл из немецкого центра с поручением для Георгия. Также крайне важно было знать, один ли это фашистский посланник или их несколько, с одним ли заданием он прибыл в Кузбасс или с целым перечнем. Все это, по расчетам Федора, и должен был рассказать ему Миловидов. Конечно, если с ним правильно построить разговор.
Заранее продумать все моменты и тонкости такого разговора было делом невозможным. Кто его знает, как поведет себя Миловидов и один ли он будет? Приходилось рисковать и рассчитывать на импровизацию, а кроме того, и на удачу. Куда же без удачи?
Перед тем как встретиться с Миловидовым, Федор провел ночь в камере с Геппом. Там он разыграл целый спектакль, целью которого было выведать у Ивана все, что он знает о Миловидове, о тех, кто стоит за ним, о взрыве шахты и, возможно, еще о чем-то, из этого ряда выходящем.
– Что, дядя, доигрались мы с тобой в диверсантов и шпионов? – спросил Федор у Геппа, когда за ними захлопнулась дверь камеры. – Похоже, нам с тобой кранты. Такое не прощается. Особенно в военное время. Ох, связался же я тобой, с фраером!
– Надо было не связываться, – сказал Гепп тусклым голосом. Он сидел на полу камеры, обхватив голову руками, и мерно раскачивался из стороны в сторону, как заведенный.
– Так я-то почему связался? – возмущенно произнес Федор. – Хотел пошиковать на воле, а не загибаться под землей! Дался мне этот уголь! Вот пошиковал… Подвел ты меня, дядюшка. За такое в порядочных компаниях полагается держать ответ. Ну да сейчас не время. Сейчас надо думать о другом – как спасти свои шкуры.
– Да как их спасешь? – голос Геппа стал еще глуше. – Мы ничего не скажем, так ведь другие все равно скажут! Блатные, дезертир…
– А что они могут сказать? – недоуменно спросил Горюнов. – Что они знают? Или, может, ты им доложил все, как оно есть на самом деле?
– Нет…
– Вот видишь. Ничего они не знают. Может, о чем-то и догадываются, но ведь что такое догадки? Так, трескотня. Да и догадками своими они делиться со следователем не станут. Разве не так? Одно дело если ты согласился на диверсию по глупости и неведению, и совсем другое дело – если ты знал, что готовишь самый настоящий вражеский акт! Что ты! Этим словам и цена-то разная. За глупость и неведение – максимум пятнашка, тем более что действие до конца не доведено, а вот ежели вражеская диверсия – тут уж подставляй лоб под пулю!
Гепп отнял руки от лица и посмотрел на Федора.
– Вижу, ты меня понял, – сказал Горюнов. – И это прекрасно! Вот так и говори, если спросят. Мол, знать не знаю никаких немецких шпионов, все хотел сделать по неразумности своей, да еще по причине озлобленности на власть за то, что меня, безвинного, сослали. Глядишь, и прокатит телега. А пятнашка – не вышак. Намного веселее.
– А с чего ты взял, что я решил совершить диверсию? – спросил Гепп. – Может, так и есть, поступил по недоразумению и от обиды…
– Ты, дяденька, за дурака-то меня не держи! – скривился Федор. – Уж коль эти твои бивни вместе с дезертиром о том доперли, то я – тем более. Я – умный. Одна беда – твой начальничек. Ну, тот самый, который давал тебе поручения и перед кем ты держал отчет. Он-то на свободе и живой. И это – очень плохо. И для тебя, и для меня, и для твоих бивней вместе с дезертиром. Потому что сегодня или завтра сцапают и его. Коль уж они повязали всех нас, то, значит, знают и о нем. И вот какая может быть гарантия, что он, этот твой начальничек, не расколется при первом же на него нажиме? А коль расколется, то и всех нас потащит за собой. Такие вот дела, и никакой радости… Я вижу, ты задумался? О чем же, если не секрет? Я это к тому, что, может, мы думаем об одном и том же?
– Он-то, наверно, уже далеко отсюда, – безрадостно сказал Гепп. – Ищи его…
– Хорошо, если так, – сказал Федор. – А если нет? Если упал на дно? Мы ведь не знаем, а это какой для нас риск! Ой, дядюшка! Сейчас не тот случай, чтобы нам рисковать! На кону наши с тобой шкуры! Нет, оно конечно: если тебе хочется получить пулю в лоб, это твое личное дело. Но мне-то такого удовольствия ну никак не хочется. Вот потому я и хочу, чтобы ты рассказал мне все о своем хозяине. Все, что знаешь.