– Да, невозможно! при помощи всего запаса пороха, находящагося на бригѣ, мы не подвинулись-бы впередъ даже на четверть мили.
– Что-же должны мы дѣлать?
– Не знаю. Да будетъ проклятъ этотъ гибельный годъ, начинающійся при столь неблагопріятныхъ предзнаменованіяхъ!
– Но, капитанъ, если необходимо прозимовать здѣсь, что-жъ, прозимуемъ!.. Здѣсь-ли, въ другомъ-ли мѣстѣ – не все равно!
– Разумѣется,– понизивъ голосъ, отвѣтилъ Гаттерасъ. – Но стать на зимовку, да еще въ іюнѣ мѣсяцѣ – не хорошо. Зимовка сопряжена съ матеріальными и нравственными неудобствами. Экипажъ не замедлитъ упасть духомъ отъ продолжительнаго бездѣйствія и дѣйствительныхъ лишеній. A я разсчитывалъ остановиться подъ широтою, болѣе близкою къ полюсу!
– Да, но судьба рѣшила, чтобы Баффиновъ заливъ былъ закрытъ…
– Но почему онъ былъ открытъ для другаго,– съ гнѣвомъ вскричалъ Гаттерасъ,– для этого американца, для этого…
– Послушайте, Гаттерасъ! – сказалъ докторъ, нарочно перебивая капитана,– сегодня только пятое іюня. Отчаяваться не слѣдуетъ. Проходъ можетъ неожиданно открыться предъ нами. Вамъ извѣстно, что льды всегда стремятся распасться на части, даже въ тихую погоду, какъ будто входящимъ въ ихъ составъ разнороднымъ массамъ присуща какая-то особенная расторгающая сила. Слѣдовательно, съ часу на часъ мы можемъ найти море свободнымъ отъ льдовъ.
– Пусть только оно освободится, и мы пройдемъ его! Очень вѣроятно, что за проливомъ Бэлло намъ представится возможность подняться къ сѣверу проливомъ Пиля или каналомъ Макъ-Клинтока, и тогда…
– Капитанъ,– сказалъ подошедшій въ эту минуту Джемсъ Уэлль,– мы подвергаемся опасности лишиться руля отъ столкновеній со льдинами.
– Что-жъ, пожертвуемъ рулемъ,– отвѣтилъ Гаттерасъ,– но снять его я не дозволю. Каждую минуту, ночью и днемъ, мы должны быть въ полной готовности. Позаботьтесь, Уэлль, чтобы по возможности отталкивать льдины. Но руль долженъ остаться на своемъ мѣстѣ; слышите?
– Однакожъ,– началъ было Уэлль…
– Въ замѣчаніяхъ вашихъ я не нуждаюсь,– строго сказалъ Гаттерасъ. Можете идти!
Уэлль возвратился на свое мѣсто.
– Я отдалъ бы пять лѣтъ жизни, лишь бы только подвинуться ближе къ сѣверу! – съ гнѣвомъ сказалъ Гаттерась. Болѣе опаснаго прохода я не знаю. И въ добавокъ ко всѣмъ невзгодамъ мы въ недальнемъ разстояніи отъ магнитнаго полюса, компасъ не дѣйствуетъ, стрѣлка рыскаетъ и безпрестанно перемѣняетъ свое направленіе, на ея указанія теперь уже полагаться нельзя.
– Дѣйствительно, капитанъ, плаваніе опасное,– сказалъ докторъ. Но предпринявшіе его знали напередъ сопряженныя съ нимъ невзгоды, и потому ничто не должно смущать ихъ.
– Мой экипажъ, докторъ, значительно перемѣнился; вы сами видѣли, что офицеры уже начинаютъ возражать мнѣ. Поступили они на бригъ только въ виду выгодности предложенныхъ имъ условій. Но это имѣетъ свои дурныя стороны, по тому что самая выгода дѣла заставляетъ ихъ съ тѣмъ большимъ нетерпѣніемъ желать возврата! Предпріятіе мое не встрѣчаетъ сочувствія, докторъ, и если мнѣ не суждено имѣть успѣха, то не по винѣ матросовъ, съ которыми можно всегда совладать, а по недостатку доброй воли со стороны офицеровъ… Но они дорого заплатятъ за это!
– Вы преувеличиваете, капитанъ.
– Ничего я не преувеличиваю! Не думаете-ли вы, что экипажъ недоволенъ препятствіями, которыя я встрѣчаю на моемъ пути? Напротивъ! Онъ надѣется, что это заставитъ меня отказаться отъ моихъ намѣреній. Онъ не ропщетъ и не будетъ роптать до тѣхъ поръ, пока
Желаніе капитана до нѣкоторой степени исполнилось. Согласно предсказаніямъ доктора, вечеромъ наступила внезапная перемѣна; подъ вліяніемъ вѣтра, теченій и температуры, ледяныя поляны разошлись, и