– А ты мое тело видел?
– А на хрена мы тебя оплакивали?
– Ну, прям уморились. – Пушкарь всплеснул руками, и все приглушенно засмеялись. – Ладно, не в обиде я на вас, помер так помер. Значит, долго жить буду. Сам удивляюсь, как выжил, хоть в бога поверь. Вы же кучкой бежали, а я отбился, когда бой начался. Сперва не понял, кто стреляет. В канаву закатился, головой о камень ударился – в общем, сознание потерял. Вот, полюбуйтесь. – Пушкарь продемонстрировал крупную шишку между лбом и виском. Гематома была отменная. – Долго не провалялся, проснулся… мама дорогая, лучше бы дальше спал… Башка трещит, не соображаю ни черта, рвет постоянно… В общем, пока зрение вернулось, пока определил, куда ползти… А вы забыли про меня, товарищи, называется…
– Ничего и не забыли, – возмутился Мишка. – Постоянно про тебя помнили.
– Так я вам и поверил, – отмахнулся Леха. – Наше счастье, что эти вояки – так себе бойцы. И стимула погибать за рейх у них не осталось по причине ликвидации этого самого рейха. По зубам получили и сразу раздумали атаковать. Я уже с жизнью простился, пока полз с этим пулеметом, но нет, они отлично мазали… В общем, добрался до леса, думал, побегут за мной, не дождался, стал ваши следы искать.
– Остальных бы вернуть, – глухо проговорил Садовский.
– Ну, ты и захотел, – покачал головой Влад.
Он погнал своих людей дальше. За четверть часа продвинулись метров на семьсот, подошли к дороге. Из леса было видно, как по трассе едут машины, ползет бронетехника. Прошла колонна двухтонных грузовиков «Опель-Блиц», затем вездеходы протащили тяжелые орудия. Шныряли юркие мотоциклы. Основной поток шел в южном направлении – туда, где советские войска готовились к наступлению. Море было рядом: запах йода раздражал ноздри, перебивал запахи гари и бензина.
– Смотри-ка, стягивают, черти, силы, – пробормотал Садовский. – И конец войны им не указ.
– Формально война еще не кончилась, – отозвался Влад. – Фрицев в Берлин загнали, но они огрызаются. Вот когда подпишут капитуляцию, тогда, может, и до этих дойдет…
Прошла колонна – и наступила тишина. Проследовала легковая машина. Потом старенький грузовик с дровами. Трасса опустела. Силы противника таяли – им неоткуда было черпать резервы. Немцы держали фронт шириной в двести километров, особенно угрожающая обстановка складывалась на флангах – у Лиепаи и Тукумса вблизи Рижского залива, – где ударные советские группировки усиливали нажим. Влад лихорадочно размышлял, но разумные мысли в голову не шли. Слева находилась Лиепая, город жил тревожной прифронтовой жизнью, работал порт. Дымов оставил товарищей, выполз на пригорок. Отсюда виднелись городские крыши, долговязые краны в порту, трубы заводов и фабрик. До начала городских предместий – километра полтора. Местность на юге была практически ровной, за исключением пары покатых холмов. На севере, куда убегало шоссе, высились скалы – они тянулись вдоль моря разнородной прерывистой линией. В тех краях находился искомый объект. «И как его искать? – не давала покоя невеселая мысль. – Мы, собственно, немного не местные…»
Он вернулся к своим, снова стал размышлять. Офицеры курили, не мешали командиру думать.
– В лес, – скомандовал Дымов. – Там докурите.
Место для «последнего» привала выбрали в стороне от дороги, среди кустов и отмирающей древесины. Настроение падало. О чудесном воскрешении Пушкаря уже не вспоминали, и этот парень даже начал раздражать – он безостановочно грыз какие-то трофейные сухари. «Нервный срыв, – объяснил свой аппетит Алексей. – Нужно постоянно что-то жевать». Оживить других людей, к сожалению, не могли. Ушли навсегда Константин Потапенко, Борька Глазнев, доктор Гринбергс, Анна Сауляйте со своими людьми – сторонниками буржуазного развития, симпатичная девчонка Илзе… Мишка Балабанов до сих пор переживал по поводу ее гибели. Он сидел, скрестив ноги, скорбным взглядом таращился в одну точку. Остальные тоже не отличались многословием, много думали. Гражданская одежда потеряла вид. Из оружия остались пистолеты вермахта, да у Балабанова несколько патронов в автомате.
– Даже застрелиться всем не хватит, – констатировал Пушкарь, прикинув вес отстегнутого магазина.
Пушкаря беспокоила шишка на голове, Балабанова – синяк под глазом; он без конца его трогал, и скорбная мина на лице становилась просто страдальческой. В остальном были целы, травм и увечий не получили. У всех сохранились вещмешки с остатками еды и немецким обмундированием – и в этом заключался немалый положительный момент. Во всем же прочем…
– Итак, что мы имеем, товарищи офицеры, – начал Влад. – Да ничего мы не имеем, кроме своих сохраненных жизней и возможности продолжать выполнение задания. Не мешает всем побриться и привести себя в порядок – сделать менее заметными ваши украшения на лицах. Будем играть роль наших противников, а эти господа, невзирая на свои недостатки, блюдут гигиену и безупречны в любых обстоятельствах. Рекомендую у них поучиться. Так, товарищи, – он рассердился, – прекратить этот декаданс, а то я сейчас расплачусь. Жизнь продолжается, впереди большая работа.
– Все в порядке, командир, – расклеил губы Садовский. – Отойдем, отряхнем прах…
– Ставьте задачу, товарищ майор. – Пушкарь очнулся, полез в карман за сухарями.
– Мы потеряли двух парней, – продолжал майор. – Уничтожен весь отряд Анны Сауляйте. У нас нет рации, чтобы связаться с командованием и описать создавшуюся ситуацию. В этих условиях продолжаем работу. Местонахождение объекта неизвестно, к нему мог привести доктор Гринбергс, но он тоже погиб. Наши сведения о лаборатории отрывочны. Она в двенадцати километрах от Лиепаи, недалеко от населенного пункта Барклане. Данные тоже размыты – откуда считать эти двенадцать километров? Ранее объект был крупным санаторием, подчинялся Департаменту здравоохранения и назывался «Тихая волна». Указателей нет, есть только съезд с дороги. Спросить у местных жителей мы не можем. Ситуация из разряда: пойди туда, не знаю куда.