Парни молча посочувствовали Штефану.
– Ребята, а ведь сегодня шестое число, – сказал кто-то.
– Двадцать пятая годовщина…
– Эх и праздник был бы завтра!.. Помните, как двадцатилетие отмечали?
Штефан вынул из кармана скомканный тетрадный листок, отдавая его ребятам, тихо объяснял:
– На столбе утром висело.
Виктора укутали полами телогреек, поднесли зажженную спичку, он осторожно развернул бумажку, это была написанная от руки листовка:
Долго сидели молча, ощущая позади себя, за Донской лентой, огромную мощь страны. К их яме подполз мадьяр, объявил, чтобы собирались и двигались к проходу в проволочной спирали. Эта ночь прошла так же безрезультатно, как и предыдущая.
Домой Виктор вернулся только во второй половине ноября, завшивленный и исхудавший, но все же живой и здоровый.
На Дону в это время уже стал крепкий лед.
За то время, пока Виктор отбывал повинность, волею судьбы в родном селе побывала Тамара. До «Пробуждения» дошел слух, что в хуторе Кошарном формируется группа в десяток человек для похода в Белогорье. Слуху не верили: с чего бы вдруг оккупантам так расщедриться? И дело тут не в том, что мадьяр сменили новые союзники немцев. Говорили, что они хоть и лояльней прежних, однако без «подмаза» не обошлось, причем прошел он как в прямом, так и в переносном смысле.
Белогорская девушка Маша Уманцева обмазала на зиму сарай для итальянских мулов, и немецкий комендант в благодарность выписал пропуск на десять душ, которым дозволялось посетить родное пепелище. Добровольцы сыскались быстро, попала в их число и Тамара. Ольга Гавриловна наказала дочери глянуть на подворье и дом, проверить, уцелело ли хоть что-то полезное, поискать и прихватить в хозяйство что-нибудь похватное[32].
Процессия вышла затемно, ранним ноябрьским утром. Мороз уже давил по-зимнему, но снег еще не выпал. Тамара быстро пересчитала всех и заметила, что людей не десять, а одиннадцать. Сразу же тревожно подумала: при проверке документов выяснится, что незаконно идет в Белогорье именно она, но потом узнала, что неучтенным идет Ваня Сыровченко, мальчик четырнадцати лет. Он посчитал, что итальянцы не будут скрупулезно сверять по бумаге всех участников или не сочтут его, ребенка, за полноправного участника похода. Выглядел мальчик действительно щупло, даже для своих лет. За пазухой он нес завернутую в тряпицу горсть освященной земли. Отец его погиб 6 июля при бомбардировке, хоронили наскоро, в собственном огороде, но теперь мать Вани где-то освятила землю и старалась хоть и с опозданием, но провести необходимый обряд.
К вечеру прошли больше половины пути и в сумерках оказались в Сергеевке. На дорогах валялись лимонные корки, по выгону с высохшей травой детвора гоняла самодельный, сплетенный из веревок и тряпок мяч. Трое безоружных итальянцев шли мимо и тоже включились в игру. Дети радостно пасовали, переговаривались с солдатами на смеси русского-итальянского и жестами.
– Ты гляди, что за народ, – удивился пожилой крестьянин из белогорцев. – Попробуй вот так с мадьярами…
Словно приманенные его словами, из ближайшей хаты вышли два немца. Один с презрительной ухмылкой кивком указал на веселую толпу. Второй пронзительно свистнул. Итальянцы не сразу поняли, что свистят им, по одному останавливались, одергивали форму, шли дальше. Детвора, сграбастав мяч, пошла искать другой выгон, подальше от этой хаты.
До родного села оставалось полтора десятка километров, но приходить туда ночью не было смысла. Всю ватагу приютили на околице Сергеевки, в крайней к Белогорью хате.
С рассветом снова двинулись в дорогу и к обеду были на месте.
На окраине села встретился патрульный. Проверив документы, часовой выделил провожатого, и всю делегацию направили в комендатуру, на Семейский край. Когда миновали Чаплийку и, перевалив гору, выбрались на открытое место, из-за Дона донесся знакомый, но уже подзабытый свист. Через мгновение рядом выросла дюжина разрывов. Мины легли с перелетом в сотню метров. Все мигом опустились на корточки, а итальянский провожатый распластался в меловой пыли, жирным слоем устилавшей дорогу. Еще несколько шагов – и новый залп из многоствольного миномета. Теперь недолет в сто пятьдесят метров, и снова перепачканный мелом итальянский солдат, как подкошенный, валится в промороженную едкую пыль. Отец работницы, благодаря которой эта делегация и оказалась здесь, при каждом залпе молился вполголоса:
ebooksa