– Карие!
Джон отвернулся.
– Нет.
– Что значит нет?
– Ничего подобного!
Джон закрыл глаза.
– Обернись, – сказал Дуглас. – Открой глаза, дай посмотреть.
– Что толку, – сказал Джон. – Ты уже забыл. А я что говорил.
– Обернись же! – Дуглас схватил его за волосы и медленно повернул к себе.
– Ладно, Дуг.
Джон открыл глаза.
– Зеленые.
Обескураженный, Дуглас опустил руку.
– У тебя зеленые глаза… Ну, почти карие. Светло-карие!
– Не ври мне, Дуг.
– Ладно, – тихо сказал Дуг. – Не буду.
Они слушали, как другие мальчишки взбегают по склону холма и что-то им кричат и орут.
Они бегали наперегонки по железнодорожному полотну, потом открыли коричневые бумажные пакеты со снедью и глубоко вдохнули ароматы сэндвичей с поперченной ветчиной, обернутых в вощанку, и солений цвета морской волны, и разноцветных мятных подушечек. Они носились без передышки. Дуглас прижал ухо к раскаленному стальному рельсу, прислушиваясь к невидимым поездам в дальних краях, отстукивающих морзянкой депеши ему под убийственными солнечными лучами. Дуглас встал как вкопанный.
– Джон!
Джон бежал, и это было ужасно. Потому что если ты бежишь, то и время бежит. Ты вопишь, горланишь, мчишься вдогонку, катишься кубарем, спотыкаешься, и вдруг солнце исчезает, завывает гудок, и тебе предстоит долгий путь домой, ужинать. Когда же ты не смотришь, солнце описывает свою дугу у тебя за спиной! Единственный способ все замедлить – это за всем следить и ничего не предпринимать! Так, созерцая, день можно растянуть аж на целых трое суток, ей-богу!