Смертельный рейс

22
18
20
22
24
26
28
30

Шелестов отодвинул занавеску и кивком позвал Буторина. Виктор уселся на свободный стул, сразу став серьезным и усталым. Он потер лицо ладонями, потряс головой, будто прогоняя сон, потом внимательно посмотрел на командира.

– Слушай, Виктор, я сегодня, кажется, засек чужаков на аэродроме, – сказал Шелестов и сложил руки на груди, задумчиво глядя в окно, поверх газеты, которой до половины было заклеено стекло.

– На аэродроме? – Буторин удивленно уставился на Максима. – Ты уверен? И что, вот так внаглую объявились?

– Сейчас это нетрудно, – поморщился с досадой Шелестов. – Полоса почти полтора километра. Аэродром еще не готов, никаких капитальных строений. Охранять нечего, нет там материальных ценностей, а строительную технику и лопаты сторож охраняет, старичок седенький. Я их видел у дальнего конца строящейся полосы, где работы сегодня не велись.

– А с чего ты взял, что это чужаки?

– Ну посуди сам, – начал перечислять Шелестов. – Они появились на дальнем конце полосы и там же исчезли. Я не видел, чтобы они шли туда со стороны лагеря, и назад они не вернулись. И, самое главное, они исчезли, когда на площадку приехал генерал от военной авиации. И спустя двадцать минут после исчезновения этих троих неизвестных я засек блики, отраженные от стекла на вершине сопки. Бинокль, Витя, это точно! Они вели наблюдение.

– А что им наблюдать, если они и так к самой полосе вышли? – с сомнением пожал плечами Буторин. – Могли бы и руками пощупать, и ногами потоптать.

– Могли, – кивнул Максим. – И щупали, и топтали. Наблюдать им пришлось издалека, потому что охрана активизировалась с приездом начальства. А потом, когда темнело уже, я ведь ходил туда. Есть прикопка. Они начали ее делать. Хотели выяснить толщину подушки основания полосы, самого покрытия. И сделать выводы, как ты понимаешь, о возможностях посадки здесь тяжелых самолетов. Или подтвердить, что эта полоса только для местной малой авиации. А я их так бездарно упустил. Тешу себя мыслью, что это геологи были.

– Не бездарно, – хмуро качнул головой Буторин. – Ты что, должен был к ним кинуться через все строительство с криками: «Погодите, ребята, я ваши документы проверю»? И их бы вспугнул, и тебя бы пристрелили там. Результата – ноль, и никто бы ничего не понял. А чужаки в округе есть.

– Что? Ну-ка, рассказывай.

– Охотники говорили про чужаков. Дважды следы видели. Говорят, чужие люди, нехорошие. Я спросил, как они поняли, что люди нехорошие. Оказалось, все просто. Если человек на таежной тропе от зверя таится – это охотник, а если человек от человека таится – это нехороший человек, злое задумал.

– Ну вот и дождались, – вздохнул Шелестов. – Это уже не просто совпадение, гости все же пожаловали. Где и в какое время они были в тайге?

Буторин вытащил из внутреннего кармана своего пиджака с замятыми лацканами и засалившимся воротником сложенную вчетверо карту. Развернув ее на столе и придавив один край кружкой, провел пальцем по символам:

– Вот здесь, севернее 13-й площадки неделю назад видели следы двоих. Ходят умело, в тайге не новички. А три дня назад следы троих в районе Голой сопки. Не ваша ли это троица? Отсюда до Голой всего два десятка километров. Хотя сегодня могли быть и геологи.

– Геологи ушли еще вчера рано утром. И ушли в сторону Семеновой пади. С чего бы им возвращаться и бродить по краю новой взлетной полосы? Вот что, Виктор, ты с местными общий язык сумел найти, тебя старики уважают. Постарайся убедить их, что о чужих людях надо обязательно сообщать. И что нужно их опасаться.

Начальник особого отдела перегонной дивизии Гончаренко был мужчиной крупным, все время сутулился, будто боялся удариться головой о притолоку двери. Его большие ладони уверенно и спокойно лежали на столе. Говорил он неторопливо, не повышая голоса, но каждая фраза, произнесенная его сочным густым басом, звучала веско и основательно, как приговор.

Коган поежился при мысли, что можно попасть на допрос к такому бугаю. Одним ударом тот мог искалечить любого, переломать ребра, повредить внутренние органы. «Что это я, – одернул себя Борис. – Ну-ка возьми себя в руки. Ты для него сейчас начальство. Он тебя опасаться должен, он тебе подчиняется. Это он должен бояться попасть к тебе на допрос».

– Вы уверены, что машины разбились? – стоя перед картой, прикрепленной к стене, спросил Коган.

– Уверены, – подтвердил Гончаренко. – У них горючее кончилось восемь часов назад.

– А если они прыгнули с парашютом? – продолжал настаивать Коган. – Федор Силантьевич, они же могли покинуть самолеты, когда кончилось горючее, понимая, что спасти машины не удастся!