Зов Дикой Охоты

– Но твоё волшебство… – Риана нежно сжала его руки между ладонями.

– У меня остался мой голос.

– Если я действительно Ши, я должна суметь.

– Мы не можем больше, чем нам дано. Твоя Сила в другом, моя леди, – мягко возразил он, а потом с горечью усмехнулся: – Не знаю уж, к добру ли ты спасла меня. Знаешь, что станут говорить теперь? Что я искушаю тебя тёмной магией… и не только ею…

Ночь в лесных омутах глаз всколыхнулась и заледенела, и другой голос сказал со сдерживаемым гневом:

– Мне всё равно. – Она упрямо покачала головой и снова стала чуть больше похожа на человека. – Кто-то должен быть способен исправить то, что сделал Сотар, если я не могу. Жрицы Матери?

Менестрель не ответил.

– Жрицы Матери смогут? Морна – величайшая целительница. Мы должны пойти к ней, Тиллард!

– Этого жрецы и ждут, моя леди, – тихо ответил он. – Сотар не знает наверняка, жива ли Морна, но подозревает. Он не добился от меня ответа под пыткой, но я не могу допустить, чтобы добился теперь, косвенно.

– Прошу тебя, пойдём к ней! Прошу.

– Нет.

– А если я прикажу тебе? Ты ведь дал мне присягу и не посмеешь нарушить приказ.

Тиллард усмехнулся её упрямой заботе и покачал головой.

– Тогда это будет тот приказ, который мне придётся нарушить, моя королева. Да, Морна – единственная, кто способен исправить то, что он сделал. И если мы отправимся к ней и она исцелит меня – Сотар узнает. Не исключаю, что он изыщет способ проследить за нами однажды, и тогда… всё будет потеряно.

Тёплые ладони Рианы уносили боль. А увидеть её слёзы – впервые – было невыносимо. Он подался вперёд, вложил свою Силу в слова и попытался донести до неё:

– Моя королева, эти руки всё ещё могут служить тебе. Всё, что я умею, по-прежнему для тебя. Заверши плетение своих чар. Сделай то, что нужно. Возможно, тогда и для жриц Матери снова будет место в Кемране.

Она решительно кивнула, услышав за гранью его слов тщательно скрываемую надежду.

Тиллард был благодарен своей королеве, когда она ушла. В неверном свете свечей он размотал повязки и решился наконец рассмотреть свои изуродованные руки – обожжённую кожу, странно изогнувшиеся кости. Эти руки всё ещё могли бы держать клинок, но им было уже не станцевать по струнам, не извлечь ни единого волшебного звука из арфы и лютни, не сплести музыку Дорог Ши. Сотар знал, что делал, когда не лишил его надежды до конца – вечного напоминания, непре-одолимого искушения. Но поддаваться этому искушению менестрель не смел, не должен был, несмотря ни на что.

В одиночестве Тиллард позволил себе то, чего не мог позволить при своей королеве. Отдавшись другой, не физической боли, он горько оплакивал своё утерянное волшебство…

Два дня он не желал, не мог видеть никого, даже Риану. А через два дня наступила Ночь Дикой Охоты, последняя ночь года, самый противоречивый из Восьми Дней Силы – опасный и вместе с тем знаменующий собой естественное завершение цикла. В Кемране, почти полностью утратившем своё волшебство, Священные Дни и мистические ночи накануне, разумеется, ощущались чуть иначе, чем в других землях. Но ночь, в которую открывались тропы умерших, в которую по земле бродили призраки, в которую Бог с ликом Охотника и его свита забирали всё отжившее, расчищая путь для новой жизни, по-прежнему имела свою силу и здесь.