Вадим украдкой поглядывал на старшего лейтенанта Никишину. Она не получала удовольствия от происходящего, вышла в коридор, направилась к выходуВадиму тоже надоело сидеть в подвале. Он последовал за женщиной.
Вера Павловна прогуливалась по двору, погруженная в задумчивость. Она очень неплохо смотрелась в солнечных лучах. Невысокая, какая-то эфемерная, предельно женственная в своих суровых мужских одеждах. На нее поглядывали все, кто находился во дворе – караульные Джулай и Семушкин, подчиненный Гавриловича, решивший окончательно доломать свой «ГАЗ».
– Мужчина, угостите даму папиросой, – заявила она и устремила на него светлые глаза, наполненные какой-то затаенной грустью. – Ой, простите, товарищ майор, что я так вульгарно.
– Все в порядке, товарищ старший лейтенант, шутка удалась. Не думал, что вы курите. – Злобин выбил из пачки папиросу, щелкнул зажигалкой.
Женщина затянулась, благодарно кивнула и сказала:
– Пару лет назад сама не думала, что буду курить. Этот процесс мне представлялся отвратительным и неприемлемым. Но жизнь распорядилась иначе. Кто сейчас не курит?
– Вас коробит происходящее в подвале?
– Да, немного. Не люблю жестокость, предпочитаю использовать логику и смекалку.
– Держу пари, до войны капитан Ткачук работал следователем НКВД.
– Да, это заметно. Он являлся сотрудником Главного управления госбезопасности НКВД, занимался делами антисоветских групп и организаций. С лета сорок первого в особом отделе действующей армии. Сам из Ворошиловграда. Едва ли не на глазах Алексея погибли его жена и двое маленьких детей. Они спешили покинуть город, куда уже входили немцы, но долго возились с вещами. Снаряд попал точно в дом. Алексей в это время ждал их за калиткой, у машины. Удивляюсь, как после этого он не сошел с ума.
– Я не знал, Вера Павловна.
– У Ткачука особый счет к этой публике. Признался однажды, что рвать их готов голыми руками. Алексею совершенно плевать, что думают по этому поводу окружающие.
– Понятно, Вера Павловна. У вас такие же счеты к захватчикам?
– А разве у кого-то не так? – Она удивленно приподняла красивые ресницы. – Возможно, лично я пострадала меньше, чем другие. Родилась и большую часть жизни провела в Актюбинске. Это город на западе Казахской ССР, его основали казаки в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году. Отец был красным командиром, одним из тех, кто устанавливал советскую власть в городе, несколько лет руководил районным исполкомом. Потом дали знать о себе раны. Он долго болел, умер в двадцать восьмом году, еще молодым. Мама больше замуж не вышла, воспитывала меня одна. В Актюбинске я окончила радиотехникум, собиралась поступать на заочный в алма-атинский университет, но началась война.
– Что можете сказать об Иване Филипповиче?
– А что с ним не так? – Вера Павловна пожала плечами. – Нормальный человек, временами крут, но кто из нас не таков? Опасностей не боится, но на рожон не лезет, грубой силе предпочитает умственную деятельность. Самое главное достоинство Ивана Филипповича состоит в том, что он не прячется за спины подчиненных и не сваливает на них ответственность. Недостатки, впрочем, у него тоже есть. – Вера Павловна выбросила окурок, придавила носком сапога. – Вы очень хотите о них услышать?
– Хочу знать о приказе, который вы получили перед поездкой в Форгарош, – ответил Вадим.
Обершутце Херцог сидел на табурете и отрешенно проницал взглядом пространство.
Предложение, озвученное Ткачуком, выглядело заманчиво:
– Ты парень молодой, твоя душа еще не окончательно отравлена ядом нацистской пропаганды. Можешь искупить свою вину, стать нормальным человеком, занять достойное место в обществе послевоенной Германии. Твоя помощь зачтется, и наказание будет минимальным. В противном случае расстрел через час.