Злобин резко остановил машину, выбрался из нее через вырез в борту. Двери в автомобилях данного типа отсутствовали, что вызывало некоторые сложности их эксплуатации в зимнее время. Зато снижалась стоимость изготовления.
Ткачук занервничал, глаза его забегали. Вадим схватил диверсанта за шиворот, рывком приподнял. Руки врага были связаны в запястьях, что и требовалось. Как он освободился бы, не имея подходящего инструмента?
– Ладно, пусть вертится, – сказал Кустовой. – Может, ему так легче размышлять о своем светлом будущем? Смерть для него, кстати, благо. Я бы не давал таким скотам высшую меру наказания. Пусть живут и радуются жизни на Крайнем Севере, на урановых рудниках, где зима одиннадцать месяцев в году. Ты гниешь, задыхаешься, мечтаешь о смерти, а она все не приходит. Вот это наказание. Такое я понимаю. А что такое смерть? Профанация какая-то.
– Ладно, не философствуй, – проворчал Вадим. – Поехали, скоро темнеть будет.
Горные зубцы остались слева. На покатые склоны взбирались еловые леса. Запах хвои заглушал все прочие.
Дорога вскарабкалась на холм, перевалила через покатый косогор. В долине чернели страшноватые скалы, сказочные чудовища. В разрывах между ними зеленели хвойники.
Вскоре местность выровнялась. Вдоль обочин выстроились пышные ели. Между деревьями чернели булыжники, вросшие в землю. Справа за деревьями синела впечатляющая круча. Леса взбирались на гору, обтекали каменные выпуклости, редели на подступах к вершине, голой как лысина.
Пленный снова заворочался. Он перехватил взгляды оперативников и презрительно оттопырил губу.
У Злобина как-то неприятно зачесалась спина. Бывает же такая напасть, свербит именно там, где не достать рукой.
Вадим прибавил скорость. Мало ли что, надо убраться от греха подальше. Но, если честно, не верил он ни в снайпера на горе, ни в фугас под колесами. Это было бы уже чересчур. Противник пусть и сильный, но не вездесущий. Если опасаться чего-то подобного, то главным подозреваемым станет полковник Василевич. Такая версия не могла быть принята даже в качестве бредовой.
– Что, майор, сдать меня хочешь своим чекистам-костоломам? – внезапно разжал губы Ткачук. – Не боишься, что я им расскажу про твои заигрывания с Верой Павловной? Я все видел, не отвертишься. Не разглядел врага, допустил преступную беспечность. А если это не беспечность, майор? Может, ты и нашим и вашим решил подыграть? Почему бы нет? Война еще не окончена. Неизвестно, кто возьмет верх. Так почему бы не подстраховаться?
– Заткнись, урод! – прорычал Вадим.
– Спокойно, командир, – пробормотал Кустовой. – Не слушай этого ренегата.
– Понравилась девица, майор? – изгалялся Ткачук. – А баба ничего была, могла себя подать, изобразить и скромницу, и куклу-очаровашку, и идейную комсомолку, мозги которой забиты марксизмом-ленинизмом. Артистка та еще. Залезла тебе в душу, да? Только вот таких кавалеров, как ты, она десятками стреляла. Среди них встречались и умники вроде тебя, и полные лопухи. Не боишься, майор, что подведут под тебя уголовное дело? Вроде и бред, но ты сам понимаешь, как это делается. А недоброжелателей ты наверняка имеешь. Они не прочь сдвинуть тебя с занимаемой должности, к теплой стеночке прислонить. Давай, майор, вези, поговорим с твоими костоломами.
– Командир, не останавливайся, – прорычал Кустовой. – Что ты сделаешь? Изобьешь его до смерти? Так он того и добивается, а у нас дополнительная морока будет. Не обращай внимания, блефует этот гад. На такой бред наши не клюнут.
Ткачук хрипло рассмеялся, потом подавился, стал кашлять, заткнулся.
Вадим кусал губы, вцепился в руль.
«Ткачук был прав, – подумал он. – Я повелся на бабу. Кабы не Станка со своими ночными прогулками, то еще неизвестно, чем закончилась бы эта романтическая история».
Дорога шла под уклон. На обочинах мелькали деревья.
– Не слишком ли мы разогнались? – с заметным беспокойством спросил Кустовой.