Красноармейцы перекликались, изображали бурную деятельность. Переигрывали, конечно, эти актеры погорелого театра! Рядовой Фролов проволок рацию, загрузил ее на заднее сиденье «газика», приписанного к отделу. Офицеры забрасывали в машину вещмешки.
– Все же уезжаете, майор? – хрипловато проворчал фальшивый Гаврилович, зевнул, тактично прикрыв рот рукой.
Но внимательные глаза исследовали контрразведчика, стоявшего перед ним.
– Оставляете нас одних в этой серой громаде? Жалко, но ничего не могу поделать. Приказ есть приказ.
– Да, Иван Филиппович, у нас есть и другие дела. Наступление скоро начнется, все силы стягиваются к венгерской границе. Немцы насчет этого в курсе, их разведка активизировалась, да и диверсанты в тыл лезут как крысы. Счастливо оставаться. Надеюсь, вы справитесь с поставленной задачей.
С Верой Павловной Злобин столкнулся в дверях. Он усердно делал вид, что задумался. Они чуть не стукнулись лбами. Женщина засмеялась, и Вадим вымучил из себя слабую улыбку.
Она была хороша. Особенно в полумраке, когда скрываются изъяны фигуры, не видны морщинки на лице, следы безмерной усталости.
– Хорошо спали, Вера? – осведомился Злобин.
– Спасибо, что спросили, Вадим. Забыла уже, когда хорошо спала. Постоянно просыпаюсь, вскакиваю. Ночные кошмары идут в атаку, как каппелевцы в фильме про Чапаева.
– Пулеметом их не пробовали? – пошутил Вадим. – У Анки это отменно получалось. У меня та же самая картина, Вера. Спокойно спать почти не удается, сны мучают, беспокойство грызет. Запомните мою полевую почту. – Он продиктовал несколько цифр. – Напишете мне? Я буду ждать. Надеюсь, еще увидимся. Скоро война должна закончиться.
– Увидимся уже без формы, – уверила его женщина. – С вами все в порядке, Вадим? – Она посмотрела на него очень уж пристально. – Вы какой-то зажатый, улыбаетесь через силу.
– Расставаться не люблю, – сказал Вадим. – Если честно, стараюсь не думать о вас. Ком к горлу подкатывает, грусть-тоска наваливается, прямо как ваши каппелевцы. Полночи думал про вас, Вера. Понравились вы мне. Теперь щемит где-то внутри, злюсь на себя. Долго мы вчера стояли. Я много про вас узнал, вы мне близкой стали. Не знаю, как правильно сказать. Война идет, скоро кончится, но когда? Не завтра, не послезавтра. Предчувствие имею, что мы никогда уже не увидимся.
– А вы фаталист, Вадим. Но должна сказать, что сентиментальный и лиричный. – Женщина поколебалась и коснулась его руки.
Вадим напрягся, сжал ее пальцы мягко, но с позывом, как и сделал бы мужчина с тоской у горла. Вера, кажется, поверила ему, расслабилась.
Он поцеловал ее в щеку, и лицевые мышцы у него не окоченели. Злобин хотел сделать это еще раз, для пущей достоверности. Вера вроде не возражала, но хлопнула дверь, раздались голоса солдат. Он отпрянул от нее и виновато улыбнулся, а она сокрушенно вдохнула.
Нервы майора натянулись. Спина потела под вещмешком.
Люди вышли во двор, закурили. Нормальная русская традиция: провожать тех, кто уезжает.
Злобин отдал последние распоряжения лейтенанту Маркину:
– Время не тянуть, отбыть через пять-десять минут после нас, по прибытию в часть доложить. Никаких прогулок по лесу, ягод, грибов, тому подобного.
Пашка Куделин уже сидел за рулем «газика», прислушивался к работе двигателя. Из выхлопной трубы постреливал дымок.