Царская дочь

Лидию не пустили даже в притвор, кто-то из дворцовых слуг тут же увел ее.

– Пусть ждет поблизости: она может понадобиться, – бросила им вслед Дина.

Старшая прислужница в нерешительности взглянула на Иавина и Зиссель, провожавших Лидию взглядом.

– Может, пусть и она пойдет с кормилицей? – спросила она у хозяйки, кивнув на Зиссель.

Дина заколебалась.

– По двору и так ползут слухи… о здоровье ребенка и о целительнице, что приходится родней богине-змее… – Она тревожно нахмурилась и закусила губу.

– Пусть пойдет с нами, – предложила Браха. – Она мила мне. Напоминает о моей сестренке дома, в горах. Сына держать тяжело. Пусть поможет. Она еще совсем девочка, ничего не слышит и не говорит, так что сплетничать не станет.

Зиссель стояла с непроницаемым видом, изо всех сил стараясь изображать из себя глухую. Не подавать виду, что понимаешь сказанное, было чрезвычайно трудно. Речь о ней, а она вынуждена притворяться, что и знать ничего не знает. А теперь Браха еще и вздумала взять ее с собой! Ей предстоит увидеть отца, а она должна делать вид, что ничего не слышала! Не выказывать никаких чувств!

– Твой дом теперь не в горах. Твой дом здесь! – огрызнулась на невестку Дина. Взмахом руки она подозвала Зиссель. Та подошла, осторожно ступая. Сандалии – новые, неразношенные – натирали ей ноги.

Дина взяла ее за плечи, покрутила перед собой, грубо заправила под платок выбившуюся прядь и подтолкнула к прислужницам.

Иавин, помня свое место, уже стоял среди них, низко склонив голову.

Зиссель встала подле него.

За спинами прислужниц их руки замелькали в скрытом танце. Зиссель, не показывай глаз. Царь не должен их увидеть. Натяни платок пониже. Зиссель вспомнила их разговор в тот вечер, когда Лидия рассказывала историю ее рождения. Потом, в постели, ее терзала тревога. Могущественный царь Соломон произвел на свет дочь с птичьей лапкой, вдобавок немую. Он не захочет, чтобы об этом узнали, чтобы кто-нибудь – кто угодно – стал насмехаться над ним, над царским семенем, взрастившим уродку.

Такие мысли волновали ее тогда, и она поделилась ими с Иавином.

Но теперь, в Сионе, ее одолели сомнения. Здесь ее считают особенной, одаренной, отмеченной богами.

А вдруг отец тоже сочтет ее такой?

В тронный зал вели громадные, обшитые золотом и железом створчатые двери. Под трепетным взглядом Зиссель они отворились, и по обеим сторонам от входа встали царские стражники. Дина снова ткнула Браху в спину.

– Ступай! Как я тебя учила. С достоинством! Прямо! Неси сына с гордостью. Ты теперь мать! Ты родила моему брату сына, и он – живое воплощение союза наших племен, которого так желал государь. Заяви о себе и не вздумай бросить тень на меня и мое положение!

Они вошли в зал. Впереди шествовала Браха, держа Менахема на полувытянутых руках, словно великую драгоценность. За ней следовали Дина с младшим братом.

Зиссель и Иавин, прячась за спинами прислуги, проскользнули мимо солдат и укрылись в тени у стены зала, где замерли, преклонив колени и опустив головы.