Царская дочь

Младший брат царского наперсника сделал шаг вперед. Бледный, растерянный, он заговорил, запинаясь:

– Господин мой царь! Брат мой! О подмене младенцев мне неведомо. В пути я держался подальше от женщин и их дел. То, что сын Брахи поначалу молчал, – правда, но потом боги послали целительницу, и я решил, что мои молитвы услышаны. Когда спустя небольшое время мне показали младенца, я увидел здорового ребенка и возрадовался. Мои солдаты привели носильщиков с паланкином. Я всего лишь заботился о том, чтобы сделать путешествие как можно более удобным для Брахи и ее… и ребенка.

Муж Брахи взглянул на царя и кивнул. Соломон жестом отпустил юношу. Тот с облегчением поклонился и исчез за спинами солдат.

Пришел черед Дины.

Обращаясь одновременно к царю и к брату, она почтительно начала:

– Господин мой царь, которому мой брат поклялся в вечной службе! Брат мой, которому я служу, которого почитаю и люблю! Клянусь вам именем всемогущего бога царя нашего Соломона, что кормилица лжет! Она родила дочь, которая умерла. Брат мой, она, должно быть, привязалась к твоему сыну, пока кормила его. Подобное случается с кормилицами, чей ребенок умер. Видно, она поверила, что твой ребенок – ее сын.

Брат Дины сверлил ее взглядом, на лице его застыла маска недоверия.

Дина кивнула ему с мягкой, убедительной улыбкой, говорящей: «Брат мой, я ведь сестра твоя. Неужели я стану лгать тебе?» Прислужницы закивали изо всех сил. Госпожа Дина истину говорит! Так все и случилось, и никак иначе.

Царь смотрел на Дину. Она стояла, гордо выпрямив спину. Губы ее едва заметно дрожали. Она сцепила пальцы, но не могла утаить от зоркого царского взгляда дрожь в руках.

Рядом с ней Браха, казалось, была близка к помешательству: тряслась, как комар-долгоножка, под глазами – темные круги.

А ведь это его царская воля довела ее до столь жалкого состояния. Это его вина. Она слишком молода, чтобы рожать. Надо было прислушаться к подозрениям друга. Родители Брахи обманули царских сватов. Поклялись, что их дочери исполнилось восемнадцать зим. Повсюду ложь! Повсюду обман! Люди готовы не задумываясь пожертвовать собственным ребенком, дабы заручиться поддержкой могущественного союзника! А эти кивающие прислужницы! Трясутся от страха и готовы на все, лишь бы спасти собственные шкуры.

Ничем не выдавая своих чувств, царь повернулся к занятной троице по другую сторону от младенца, оперся локтем на колено и подпер рукой подбородок. Кормилице полагалось бы сосредоточиться на нем, на царе, но она то и дело беспокойно косилась на щурившегося от солнца плачущего младенца. Девочка вложила руку – загорелую, грубую, разглядел он во время их разговора, – в темную ладонь мальчика. Лицо мальчика, совсем еще детское, посерело от страха.

– Говори, женщина! Воспользуйся своим правом! – повелел глашатай.

Вновь разволновавшаяся толпа затихла. Женщина вздрогнула и неловко присела в поклоне.

– Государь… – поколебавшись, она поклонилась и царскому другу: – Господин… в ночь, когда твоя сестра Дина и твоя молодая супруга прибыли в наше селение, я с помощью дочери родила ребенка – сына моего почившего мужа. Мой ребенок был здоровым и упитанным и пил мое молоко. Дочь пошла по воду к источнику, а я заснула с сыном под боком. Пока ее не было, кто-то похитил его и подложил на его место мертвого младенца.

В толпе негодующе загалдели. Люди кричали, вопили, толкались и пихались.

Царь обратился к Зиссель.

– Видела ли ты подмену своими глазами?

Иавин перевел жесты Зиссель:

– Государь, она говорит, все было, как рассказывает мать. Она пошла за водой, и ее схватили солдаты. Заметили ее короткую руку и потащили в дом плетельщика циновок. Там она увидела сына Брахи – он был мертв.