На Магнитострое Ручьев работает землекопом, плотником, бетонщиком, посещает занятия литературной группы «Буксир» при редакции «Магнитогорского рабочего».
В эти годы стихи Ручьева часто печатаются на страницах уральских газет и журналов. А в 1933 году в Свердловске выходит первая книжка поэта — «Вторая родина». Успех ее был большим, и она вскоре была переиздана в Москве. Высоко оценила книгу газета «Правда»: «Это песнь о героизме строительных будней, о второй родине синеглазого деревенского парнишки, о распаде «артелок» и рождении ударных бригад, об экскаваторах и лесах, о людях, переплавляющихся в борьбе. Это лучшее из всей поэтической литературы, написанной о Магнитострое».
В 1934 году Борис Александрович Ручьев представляет литературный Урал на Первом всесоюзном съезде советских писателей.
В том же году в журнале «Красная новь» опубликована первая поэма Ручьева — «Песня о страданиях подруги». Большой удачей явились циклы стихов «Открытие мира» и «Соловьиная пора».
Взволнованным откликом на разгул фашизма в Европе стало стихотворение Ручьева «По земле бредет зверь».
Однако когда фашистская Германия капала на нашу страну, поэт не смог занять место в «цепи бойцов»: став жертвой наговора, он оказался в глухой северной тайге.
«Стихи о далеких битвах», написанные на Севере в январе-феврале 1942 года,— произведение, полное драматизма. В нем выражена боль патриота, лишенного возможности выполнить свой гражданский долг — защитить Родину в трудный для нее час. И все же, размышляя над своей судьбой, автор приходит к выводу, что и вдали от фронта он помогает Отчизне.
В мороз работая до пота,
с озноба мучась, как в огне,
здесь мы узнали,
что работа
равна отвагою войне.
В том же 1942 году поэт создает поэму «Невидимка», посвященную героической борьбе советского народа с немецко-фашистскими оккупантами, произведение, новаторское по форме, свидетельствующее о росте мастерства поэта.
После XX съезда партии Ручьев снова в рядах советских литераторов. Он переезжает на Урал, до конца своих дней живет в городе, которому посвятил множество стихов и почетным гражданином которого стал в 1969 году,— Магнитогорске.
В 1970 году Борис Александрович Ручьев становится членом Коммунистической партии.
В 1960—1970 годы выходят в свет одна за другой книги поэта: «Избранное», «Красное солнышко», «Проводы Валентины», «Любава» и др. В 1967 году Ручьеву за поэму «Любава» и сборник «Красное солнышко» была присуждена Государственная премия РСФСР имени А. М. Горького.
СТИХИ
О ДАЛЕКИХ БИТВАХ[29]
1
За счастье и за мир родного края
и мне пора бы с братьями в строю,
оружие в руках своих сжимая,
с врагом заклятым встретиться в бою.
...Но далеко колышутся знамена,
друзья мои идут в смертельный бой...
И в чутких снах долины Оймякона
отгул боев я слышу над собой.
И в нетерпенье, радостей не зная,
все жду я, сокол, скованный кольцом,—
когда же мне
страна моя родная
прикажет встать и назовет бойцом.
2
В неистовых болях, в несносной тоске,
и днем мне и ночью не спится,
дышу я, как рыба на жарком песке,
на койке полярной больницы.
И вижу вдали — в полумгле
голубой —
над родиной тучи, на родине бой.
В огне золотые мои города,
поля мои дымом повиты,
от тихого Дона до невского льда
в громах не кончаются битвы.
И снова в атаку, штыками грозя,
червонные звезды проносят друзья.
Родные, с кем рос я, работал и жил,
заводы и станции строя,
с кем русых, веселых девчонок любил,
смеясь и страдая порою.
И мнится, что я за бойцами иду,
повязки, как цепи, срывая в бреду.
Кричу я, за строем бросаясь скорей:
— Я с вами, я с вами, ребята!
Я долго бежал от полярных морей...
Я друг ваш, а стану за брата...
Святое молчанье пред битвой храня,
бойцы, улыбаясь, встречают меня.
На каске звезда горяча, горяча...
От тяжести голову кружит,
железною ношей на тонких плечах
мое огневое оружие.
От боли шатаясь, с бойцами иду,
повязки, как цепи, срывая в бреду.
3
Боюсь я, что поздно свобода придет...
Растает на реках расколотый лед,
раскроют ворота и скажут: — Иди!
И счастье и слава твои впереди...
Приду я в Россию. Утихла гроза.
Навстречу мне женка, прищурит глаза:
— Здорово, соколик! Здорово, мой свет!
А где ты, соколик, шатался сто лет?
Друзья твои прямо прошли сквозь войну
и кровью своей отстояли страну.
Им вечная слава, почет без конца,
а ты, как бродяга, стоишь у крыльца...
Обижусь на женку, как сыч, загрущу,
по старым квартирам друзей поищу.
— Ни за что, ни про что попал я в беду,
откройте, ребята, я еле бреду.
В груди пересохло, и в горле печет...
Но вижу в друзьях я большой недочет.
Растут незабудки на бровках могил.
А я вас, ребята, как братьев любил.
До синих цветов припаду головой.
а мертвые спросят:
— Зачем ты живой?
Ты, видно, в боях не стоял до конца,
что сердце свое уберег от свинца?
Стучит твое сердце набатом в груди,
оставь нас, товарищ... Прощай и иди!..
Повсюду, повсюду бушует молва,
как немцев грозою разила Москва,
горел Севастополь и Киев страдал.
Шумят, вспоминая бои, города...
Гудят города день и ночь напролет,
В ожогах и ранах пирует народ.
Отставив винтовки, надев ордена,
бойцы отдыхают за чаркой вина.
Мне скажут: — Куда ты идешь, нелюдим?
Садись-ка за стол, посидим — подымим.
Ты выпей вина да похвастай, где был,
незваных гостей по-хозяйски ли бил?
Иль с неба, иль с тылу, иль запросто в лоб
заморскую сволочь вгонял ты во гроб?..
...Мне пир как похмелье, минута что год,
и хлеб словно камень, и хмель не берет...
И думать нельзя, и не думать нельзя...
Прости меня, женка, простите, друзья!
У дальнего моря я долю кляну,
что в горькой разлуке живу я в войну,
что в первой цепи не шагаю в бою
и люди не знают про доблесть мою.
1942
ДВЕ ПЕСНИ
О МАГНИТ-ГОРЕ[30]
1
Невидимый, невредимый,
силу тайную хранит
в сердце родины таимый
удивительный магнит.
Мне на свете нет покоя,
нет удачи, нет добра —
неотступною тоскою
извела Магнит-гора.
Дальним ветром, тихим зовом
все манит меня к себе,
будто сына дорогого,
непокорного судьбе.
Я не раз бывал измучен,
падал замертво в мороз,
на костре горел горючем,
не пролив и капли слез.
Но припомню город горный,
весь в огнях в вечерний час,—
хлынут с радости и с горя
слезы теплые из глаз.
Я увижу, как по тропам
росным утром на заре
самым юным рудокопом
я пришел к Магнит-горе,
и, взрывая камень вечный,
день и ночь в земной грозе,
верных верностью сердечной
больше ста имел друзей.
Жил довольный хлебом черным,
в праздник чай кирпичный пил,
вместо доброй и покорной,
непокорную любил.
И желанной, нелюбимый,
пел я, строя город мой,
каждым камушком родимый,
каждой гайкою родной.
2