— Как? Уже? — удивился Степан Данилыч. Он придирчиво осмотрел работу, все было сделано правильно.
— Что ж, ладно,— наполовину похвалил он и дал новое задание. Юрий выполнил его за пять минут до конца смены.
— Я бы еще что-нибудь успел,— попросил он, смотря на учителя почти умоляющими глазами.
— Больно ты, братец мой, торопыга,— проворчал Карпов.
Через неделю, когда он шел с завода мимо квартиры Панковых, Алексей Васильевич окликнул его. Сегодня больной сидел у окна.
— Отдышался нынче? — спросил Карпов, пожимая слабую руку товарища.
— Вроде и так. Знаешь наше дело — старых сердечников: вчера глаза под лоб, а сегодня уже на небо гляжу,— улыбнулся Панков.— Радость у меня: письмо от фронтовика получил.
— Ну-у? Поздравляю, поздравляю, как он там, Сережа-то?
— Жив-здоров, слава богу. Пишет, что их часть в гвардейскую переименована — хорошо дрались. Значит, и мой Сергей немецких гадов громил, как надо. Дай-ка письмо, Юра!
Из глубины комнаты вышел Юра и молча подал отцу письмо в самодельном конверте. Прижимая письмо к груди, Панков вдруг счастливо засмеялся:
— Да заходи ты к нам, Степан Данилыч, письмецо вместе прочитаем — очень здорово Серега пишет!
Степан Данилыч зашел и сел рядом с Панковым.
— Куда я опять очки задевал?— суетился Панков.— Память стала никудышная... А, потом найду. Юрка, читай письмо!
— Да ведь я уже дважды его читал.
— Ничего, ничего. Веселые слова приятно слушать.
— «Дорогие мои папа, мама и Юрик! Первым долгом сообщаю важное и радостное для меня известие: нашей части присвоено звание гвардейской — значит, мы хорошо дрались! Сегодня утром мы принимали наше гвардейское знамя».
Юрий вдруг закашлялся, помахал письмом и сказал хмуровато:
— Ну, о самом главном я уже прочел.
— Нет нет, все читай,— даже рассердился отец.
— Экой ты неулыба, братец ты мой! — укорил Степан Данилыч, подумав при этом: «Давно ли совсем ребенком был, вся душонка видна, а теперь на, возьми его: тугоносый какой-то, не узнаешь, что у него на уме».