— Это ты врешь, — сказали мы. — Перед самым носом колбаса, мясо — и не тронет? Врешь! Сочинил!
Тут Гриша обиделся:
— Сочинил? Ладно. Молчать будем, — и долго молчал.
Насилу мы его уломали еще рассказать что-нибудь.
Середь прогулки Гриша вдруг спохватился:
— Мне домой надо. Председательша меня на день отпустила, а ночью, говорит, лошадей пасти будешь.
Мой ровесник Гриша уже работал в колхозе: боронил, пас лошадей, ворошил сено. К нашему приезду у него в колхозной книжке было записано шестьдесят два трудодня.
— А ты завтра опять с нами, — стали мы уговаривать Гришу.
— Так и гулять каждый день, — буркнул он сердито и убежал.
На другой, на третий и на четвертый день, так с неделю, мы гуляли одни. Адашевские ребята были на работе: окучивали картошку, пололи огороды, ворошили и сгребали сено, нянчили своих меньших братьев и сестренок. Гришу я встречал всякий день, но каждая встреча получалась у нас все хуже и хуже. Один раз он тащил от Инсы две большие охапки березовых веников для козы на зиму.
Я крикнул:
— Гриша, погоди меня!
Он остановился.
— Отнесешь веники — пойдем купаться, — позвал я.
— Ишь раскупался! — сказал он и сердито пошел дальше. А я остался с обидой.
В другой раз он шел на конный двор с уздой в руках и, когда я окликнул его, даже не остановился. Я догнал его и сказал:
— Какой генерал, и остановиться не хочет!
— Нам некогда расстаиваться со всякими…
— С какими? — пристал я.
— Вот прилип! — огрызнулся он и прибавил шагу.