Мы лучше видим, слышим и ощущаем запахи; мы становимся более бдительными и сконцентрированными; кожа стягивается, а волосы встают дыбом. Это «бей или беги»-реакция; все происходящее внутри нас предназначено для помощи в успешном противостоянии угрозе. Как только мы чувствуем себя в безопасности, системы организма возвращаются к нормальному режиму. Частота сердечных сокращений снижается, и мы снова проявляем интерес к пище, сексу и комфорту – опциям низкого приоритета в условиях надвигающейся опасности[149]. Если мы чувствуем постоянную опасность, как чувствуют ее депрессивные больные и люди с другими болезнями, связанными со стрессом, то продолжаем вырабатывать гормоны стресса. Это может привести к истощению, перегрузке сердца, повреждению почек, мышечной усталости, нарушениям в пищеварительной и кровеносной системах, потере аппетита и способности усваивать питательные вещества, сбоям в иммунной системе и в итоге большей уязвимости перед инфекциями, снижению интереса к сексу и непрекращающемуся субъективному ощущению напряжения и страха. Отчасти проблема заключается в том, что за последние 160 000 лет, то есть с момента появления первых людей, тело человека мало изменилось. В те времена быть постоянно начеку было полезно, и тогда не существовало никакого эволюционного давления, чтобы ослабить долгосрочные последствия стресса, так как все равно никто не жил дольше 35 лет. Сегодня, начав преодолевать тридцатипятилетний возраст, мы начинаем испытывать то, что делает с нашим телом непрерывная настороженность, – причем для некоторых из нас старт переживания этих последствий приходится на гораздо более ранний возраст, поскольку мы живем с новым видом стресса.
В одном четырехлетнем исследовании подопечных дома престарелых было выяснено: те из них, кого оценили как наиболее подавленных с самого начала, имели с течением времени значительные нарушения иммунного ответа[150]. Депрессия – серьезный фактор риска развития сердечного приступа[151]. Она сокращает продолжительность жизни, даже если человек не совершает суицида, и повышает вероятность появления других проблем со здоровьем. Депрессия является причиной самых высоких показателей смертности после сердечного приступа как среди мужчин, так и среди женщин (при учете всех остальных медицинских и социальных факторов[152]). Депрессия вызывает рост риска наступления смерти у общего числа пациентов больниц, независимо от диагноза, не только в случаях проблем с сердцем[153].
Пациенты с депрессией чаще посещают врачей, переносят больше операций и оказываются в отделении неотложной помощи (непсихиатрической) чаще, чем население в целом. Депрессия тесно переплетается с неспецифическими заболеваниями: в одном обследовании почти 20 000 человек 17 % участников сообщили о хронической боли и 4 % – о большом депрессивном расстройстве; в последней группе 40 % депрессивных больных также страдали хронической болью[154].
Хроническая боль, проблемы с пищеварением и кишечником, мигрени, менструальные боли и дисфория (перепады настроения), колебания в весе – все это, провоцируя дополнительный дискомфорт, усиливает страдания, вызванные депрессией.
Перечисленные отклонения ухудшают ситуацию, ограничивая больного в активности, питании и самообслуживании и подкрепляя его депрессивное представление о себе как об утратившем контроль, плохом или слабом. Наконец, среди людей в депрессии распространен риск повышенной смертности. Они умирают раньше, чем люди без депрессии[155].
В знаменитом исследовании монахинь Манкейто ученые сравнивали эмоциональный посыл эссе, написанных группой монахинь в их двадцатилетнем возрасте, когда они только вступали в орден, с состоянием их здоровья и продолжительностью жизни спустя почти шестьдесят лет[156]. Исследователи выбрали из эссе все слова, выражающие эмоции, и сгруппировали их по окраске: позитивные, негативные и нейтральные. Монахини оказались замечательными испытуемыми, поскольку жизненный опыт их в основном был одинаков, не в пример буквально любой другой группе, имеющей опыт проживания брака и развода, материнства, стресса, злоупотребления алкоголем, материального достатка и успехов в учебе, который стал бы источником помех, запутав процесс изучения и лишив исследователей уверенности в том, что единственным действующим фактором являлось то, как испытуемые выражали свои чувства. В результате ученые выяснили: чем более позитивные эмоции описывали монахини в своих эссе в молодом возрасте, тем выше была вероятность большей продолжительности их жизни. Современная наука пытается найти объяснение данному феномену.
Депрессия также непосредственно влияет на мозг. Наш мозг снижает выработку дофамина – главного нейротрансмиттера цепи удовольствия в головном мозге. Рецепторные участки для эндорфинов, гормонов счастья, расположенные в нервных окончаниях, подрезаются, подобно крошечному яблоневому саду, из-за чего приятные события больше не вызывают приятных эмоций[157].
Одна из моих пациенток, дизайнер интерьера, сообщала, что в особенно острые периоды депрессии у нее появляется много проблем с равновесием и координацией, а ее способность пространственно визуализировать комнату или картину снижается: кажется, будто они представляют собой разрозненные, несвязанные части. Более остро она ощущает головокружение на стремянке. Ее коллеги могут сказать, что она становится неловкой и теряет равновесие. Это очень заметное изменение по сравнению с ее обычным состоянием. Насколько хуже все было бы, если бы ей пришлось работать с чем-то более высоким, нежели стремянка?
Соматизация
Тема соматизации (особенно в рамках разговора о депрессии) повергает целую область медицины на стыке психики и тела в растерянность. Формально соматизация – механизм психологической защиты, который заключается в использовании тела для передачи эмоционального или межличностного послания. Люди в состояниях, расцениваемых другими как не существующие в действительности, например фибромиалгия или синдром хронической усталости, воспринимают мысль о соматизации в штыки, особенно услышав это ужасное слово
Это несправедливо как по отношению к тем, кто мучается от такой болезни, так и к тем, кто пытается их понять. Как мы уже убедились, связь психики и тела очень тесна, и мы не понимаем ее в достаточной степени. Сегодня мы отдаем себе отчет в том, что весьма наивно считать тело лишь машиной для перемещения мозга в пространстве или представлять, будто наше «я» содержится в черепной коробке позади глаз, – психика и тело суть одно целое. Пациенты с заболеваниями, связанными со стрессом, включая людей с хронической болью, нарушениями иммунной системы и аутоиммунными заболеваниями и болезнями XXI века: фибромиалгией, хронической усталостью и различными аллергиями, – нередко становятся уязвимыми из-за переживаний детства, особенно сексуального насилия или влияния родителей с очень неадекватными границами. Если вы страдаете каким-либо из перечисленных недугов, я настоятельно призываю вас задуматься о возможном наличии у вас депрессии и о том, что ее лечение может быть самой короткой дорогой к облегчению физических симптомов.
Таким образом, соматизация не просто защитный механизм (т. е. использование тела, чтобы оно говорило вместо психики), так как при ней происходят сложные физические изменения, живущие своей жизнью. Тем не менее мы постоянно прибегаем к телу с целью выражения межличностных посланий. Любая болезнь, насколько бы «реальной» она ни была, может быть использована пациентом для собственного эмоционального и межличностного выражения. От своих клиентов я слышал о многих матерях и отцах, использовавших свой рак, диабет или инвалидность как повод для внушения пациенту чувства вины, как оправдание своего эмоционального отсутствия или средство манипуляции. Еще бывают предназначенные для тех же целей не совсем настоящие заболевания вроде болей или «слабого сердца», которые никогда не удается подтвердить. Пациент, кажется, не спешит на прием к врачу, а когда попадает туда, то получает путаные или противоречивые рекомендации.
Но есть люди с депрессией, особенно склонные к соматизации.
Стефани – жертва детского инцеста. Она жила с жестоким пьющим мужем и не могла уйти от него из-за детей. Она была опекуном, всегда ставила на первое место потребности других, не в силах заявить о своих правах. Антидепрессанты, по-видимому, ей мало помогали. На физическом уровне она страдала от частых изнурительных мигреней и огромной усталости. Семейный врач направил ее к ревматологу. Последний диагностировал фибромиалгию, синдром хронической усталости и, весьма вероятно, хроническую болезнь Лайма. Будучи неглупой, Стефани, однако, была поверхностно осведомлена о депрессии и здоровье в целом. Она предполагала, что все это – отдельные физические заболевания, не связанные с депрессией. Но, по моему мнению, такое допущение довольно резонно: если бы я на протяжении тридцати лет жил в напряжении, как Стефани, в страхе, сверхбдительности, с неспособностью расслабиться, мои суставы и мышцы тоже бы болели и я бы все время находился на грани истощения. Несколько следующих лет я наблюдал за Стефани, поскольку она стала подопытным кроликом для тестирования медикаментов: антидепрессантов, стимуляторов, миорелаксантов, антибиотиков, гормонов, обезболивающих, стероидов. Она прошла приливы жара, состояния холодного пота, глубокую депрессию, гипоманиакальные пики, уродующие кожные высыпания, значительное похудение и затем набор веса, бессонницу, ночные кошмары, очень долгий сон, значительно сниженную концентрацию, парализующую тревогу, страх сойти с ума, госпитализацию в психиатрическую клинику. Практически все из этого, я думаю, было вызвано назначенными ей лекарствами. (Я не могу здесь описать причину, по которой не работал со Стефани непосредственно.)
Мне кажется, Стефани в определенной степени выражала свою подавленную злость из-за пережитого жестокого обращения. В каком-то смысле она заново проживала его, а абьюзерами выступали врачи. Она также говорила своему терапевту: «Вы не можете мне помочь. Что хорошего в вашем сочувствии? Где вы были, когда я в вас нуждалась?»
Еще соматизация может быть формой интроекции – если мы делаем плохого родителя или абьюзера частью самих себя, искривляя спину, испытывая раскалывающую головную боль, боли в сердце, невыносимые спазмы при менструациях. Таким образом мы перепроживаем травматичный опыт. Помните Джейн (из Главы 1), чей сын застрелился, и ее жестокие головные боли?
Если вы тратите огромное количество времени и денег в поисках помощи в ответ на свои физические жалобы и не добиваетесь заметного облегчения – особенно если вы жертва абьюза, – я советую вам найти врача общей практики или врача-специалиста, осведомленного и заинтересованного во взаимосвязях психики и тела (ваш терапевт или психиатр должны вам помочь в этом), и выстроить с ним хорошие взаимоотношения.
Расскажите доктору о своем состоянии, подробно опишите историю болезни и текущие проблемы. Объясните, что вам понадобится его содействие в облегчении симптомов, принимая то, что физическая медицина ограничена в вопросе лечения психосоматических недугов.
Занимайтесь спортом, посещайте спа, ходите на массаж. Даже если ваши симптомы исключительно физические, рассмотрите вариант использования антидепрессантов и психотерапии. Никто не винит вас в симулировании болезни; наоборот, специалисты пытаются оказать вам помощь в последствиях ваших стрессов и травм.
Гендерные различия в депрессии
ebooksa