Она потянулась назад и плотно закрыла дверь, затем нащупала выключатель. Она ни черта не видела. Генри мог лежать мертвым у ее ног, а она так и не…
Он был не совсем у ее ног. Генри распластался на перевернутой кушетке, порванная обивка наполовину скрывала его. И он не был мертв. Живые не способны сымитировать позу, в которой оказывается мертвое тело.
На ковре повсюду, словно лед катка, блестело стекло. Избежать его было просто невозможно. Балконная дверь, кофейный столик, телевизор – Вики, которую обучили наблюдать даже во время катастрофы, на ходу подмечала осколки разного цвета. Генри выглядел немногим лучше, чем его квартира.
Вики с трудом закрыла дверь на террасу, толкая ее по высыхающим липким лужам из желтой жидкости, затем опустилась на одно колено и прижала пальцы к влажной коже на шее Генри. Его пульс был настолько медленным, что, казалось, каждый следующий удар был своего рода запоздалой мыслью.
– Это нормально? Черт возьми, откуда мне знать, что для тебя нормально?
Она как можно осторожнее выпутала его из обивки и обнаружила, что каким-то чудом ни одна кость не оказалась сломана. Пока она аккуратно распрямляла его руки и ноги, Вики также подметила, что кости у него очень тяжелые, и теперь гадала, был ли это результат вампиризма или они достались ему по наследству от смертных предков. Хотя сейчас это не имело значения. У него на теле были многочисленные порезы и раны, оставленные как осколками стекла, так и когтями демона.
Даже самые глубокие из них едва кровоточили.
Кожа Генри была влажной и холодной, глаза закатились, и он ни на что не реагировал. У него наступил шок. И насколько бы правдивыми ни были легенды о вампирах, Вики знала, что в одном они точно ошибались. Генри был таким же бессмертным, как и она. Конкретно сейчас он умирал.
– Черт. Черт! ЧЕРТ!
Одной рукой она направила тело Генри, и то соскользнуло на разорванные подушки. Затем Вики перевернула софу и потянулась за сумкой. Маленькое лезвие швейцарского армейского ножа было самым острым, потому что она им пользовалась реже всего. Она приставила его к запястью – на коже появилась ямка, и Вики замерла, молясь, чтобы ее план сработал. Пусть легенды ошибаются во всем остальном, но только не в этом.
Оказалось, все не так больно, как она думала. Вики прижала ранку к его губам и ждала. Алая капля скатилась из уголка рта, прочертив красную линию у Генри на щеке.
Затем его горло задвигалось, делая маленькие конвульсивные глотки. Она почувствовала, как его губы приросли к ее запястью, его язык скользнул раз, другой, слизывая кровь. Волосы у нее на затылке встали дыбом, и почти против воли она сильнее прижала рану к его рту.
Генри начал пить, сперва жадно, затем, когда понял, что ему не откажут в крови, более спокойно.
Две минуты, три – она наблюдала за тем, как он пьет кровь, и в тот момент в нем не существовало ничего, кроме голода. Все это напомнило ей о том, как ребенок приникает к груди матери, и под слоем одежды – куртка, свитер, лифчик – ее соски затвердели. Теперь она понимала, почему столь многие истории связывали кровь и секс – это был один из самых интимных моментов в ее жизни.
Сперва пришла боль, затем была кровь. Ничего, кроме крови. Весь мир был кровью.
Она наблюдала за тем, как сознание возвращается к Генри. Его рука схватила ее и плотнее прижала ко рту.
Он чувствовал жизнь, которая давала ему кровь. Чуял ее, слышал. Он узнал эту жизнь и боролся с красной дымкой, твердившей, что эта жизнь должна принадлежать ему. Так легко было поддаться голоду.
Она видела внутреннюю борьбу, когда Генри сделал последний глоток и оттолкнул ее запястье. Вики не понимала. Она чувствовала его нужду, то, как ее тянуло утолить его жажду. Она подняла запястье и снова поднесла к его губам, алые капли сочились из пореза.
Он оттолкнул руку с поразившей ее силой, следы его пальцев белым отпечатались на ее руке. К сожалению, он растратил на это последние силы – его тело обмякло, голова скатилась на плечо.