– У тебя есть конкретное предложение? – спросил Богданов у Павленко.
– Вот чего нет, того нет! – вздохнул Павленко.
– Кажется, у меня есть конкретное предложение, – сказал до сих пор молчавший Муромцев. – Ну что вы на меня уставились? – Он помолчал, собираясь с силами, и глянул на Рябова: – Объясни народу, как мы пробрались ночью на базу.
– А, понял! – радостным полушепотом воскликнул Рябов. – А ведь и в самом деле… Слушайте, братцы, это и вправду сто́ящая мысль! Коль нам с Василием таким способом удалось проникнуть на базу, то, может быть, стоит попробовать сыграть этот спектакль еще раз? А? Все равно ничего лучшего мы, наверное, не придумаем, а время поджимает.
– Ну и как же вы проникли на базу? – спросил Дубко.
– Внаглую! – ответил Рябов.
– Да говори ты толком, без лирических отступлений! – поморщился Дубко. – Не до лирики сейчас!
– Все получилось просто, – сказал Рябов. – Мы вышли из укрытия и направились прямо к центральному пропускному пункту. Не таясь. Василий громко рассказывал мне на английском языке о своих любовных похождениях, а я время от времени радостно похохатывал. На пропускном пункте нас приняли за своих и без лишних вопросов пропустили на базу. Вот и весь спектакль.
– Что-то я не до конца понял… – с сомнением произнес Богданов. – Это как так – приняли за своих? Почему?
– Да вот так! – ответил Рябов. – Одежда на нас хоть и без знаков различия, но – военная, так что нас запросто можно было принять за своих. Это – раз. А Василий, говорю, рассказывал мне байку о бабах на чистом английском языке. Он прекрасно говорит по-английски. Вы что же, этого не знали?
– На пропускном пункте американцы мне сказали, что у меня – техасский выговор, – добавил Муромцев. Было заметно, что он говорит с трудом, но, как бы то ни было, сознания он не терял и вообще держался молодцом. Если бы не бледное лицо, то нельзя было бы даже и подумать, что он – ранен. – Ну, я им присочинил дополнительную байку о моем ранчо в Техасе. Называется – «Сломанная подкова». Так что, когда закончим операцию, милости прошу в гости. Не заблудитесь. Это рядом с ранчо «Дохлая лошадь».
Произнеся такую длинную речь, Муромцев выдохнул и устало прикрыл глаза.
– Ах ты, черт! – почесал затылок Богданов. – Действительно…
– Вот я и говорю! – горячо зашептал Рябов. – А что, если еще раз попробовать сыграть тот же самый спектакль? Американцы – ребята простые и стандартные. Поверили нам один раз, глядишь, поверят и во второй.
– Ну а что? – пожал плечами Дубко. – А вдруг да удастся? Надо только распределить роли и вообще все хорошенько обдумать…
– Все равно других идей у нас нет, – сказал Павленко. – Да и не предвидится.
– Так-то оно так, – в задумчивости проговорил Богданов. – Но вот ведь какое дело…Там-то, на аэродроме, надо будет говорить по-английски. Ведь обязательно кто-нибудь прицепится и что-нибудь спросит. А единственный из нас, кто знает английский язык, это Муромцев. Но он… В общем, сами видите.
– За меня не беспокойтесь, – отозвался Муромцев. – Если понадобится, я им еще раз расскажу о моих любовных похождениях с красоткой Сьюзи, а заодно и о ранчо «Сломанная подкова». Которая, как вы теперь знаете, совсем недалеко от другого ранчо – «Дохлая лошадь». – Муромцев слабо улыбнулся.
– Да и я знаю пару-тройку английских фраз, – сказал Павленко. – Вставлю словечко, если что.
– Ну-ка, скажи что-нибудь по-английски, – попросил Муромцев.