Рассказывают, что Мария Медичи, увидев непрошено заявившегося кардинала, пришла в ярость и обрушила шквал оскорблений и диких обвинений в его адрес. Ришелье, переполняемый эмоциями, якобы упал на колени и зарыдал. Он якобы даже дошел до того, что предложил публично извиниться за преступления, которых он не совершал, и вновь подтвердил свою благодарность за все, что королева-мать сделала для него. Не желая униматься, она спросила у короля, предпочтет ли он своей матери слугу. Ни на кого из мемуаристов нельзя положиться полностью, но сразу несколько человек сообщают нам, что Ришелье тотчас же попросил отставки.
Королю, наконец, удалось унять эмоции матери, и он велел кардиналу де Ришелье встать и уйти. Затем он сам удалился и, сделав вид, что не заметил Ришелье, ожидавшего его во дворе, уехал в своей карете.
Окружению королевы-матери, ненавидевшему кардинала, показалось, что победа Марии Медичи несомненна.
Сам Ришелье якобы тоже так считал и готовился уехать из Парижа. На самом деле, все выглядело несколько иначе.
— Что мне делать? — спросил кардинала король. — Она же моя мать. Ришелье, помогите мне, дайте совет, как мне поступить?
Людовик уже не мог сдержать слез. Он бросился в кресло, опустил голову и принялся нервно сжимать пальцами колени.
— Сир, — сказал кардинал, и голос его был полон жалости, — подумайте о своем положении. Ваш брат ненавидит вас. Ваш трон и ваша власть в опасности.
— Я знаю, я знаю. Но вы давно знакомы с моей матерью. Она же не будет на деле помогать заговорщикам против нас. Слова ничего не стоят, Ришелье.
— Увы, — сказал кардинал, — вы позволите ненадолго вернуться к прошлому?
— Если так нужно, — согласился Людовик. — Как король, я обязан вас выслушать.
— Когда Гастон женился на герцогине де Монпансье, он получил за невестой огромное приданое. И где оно теперь? Королева-мать продала всех, а деньги дала Гастону на покупку оружия.
Людовик схватился за голову. Все это было ужасно: мать раздобыла деньги на восстание против своего собственного сына! Неудивительно, что ей хотелось уничтожить кардинала де Ришелье. Тогда он полностью бы оказался в ее руках и в руках Гастона. Они бы его убили, отравили. Во Флоренции, на родине матери, так было принято. Там всегда так избавлялись от неугодных. Ее нужно было остановить… Срочно… Всеми доступными способами…
— Ришелье!
— Да, сир?
— Я понимаю. Мою мать нельзя оставлять на свободе. Как это сделать?
Людовик встал. В мигающем свете камина его лицо казалось темным и угрюмым, глаза покраснели от слез.
— Прикажите ее двору отправиться в Компьень, — сказал кардинал. — Там все будет организовано. Детали оставьте мне, для вас они слишком мучительны. Я поступлю с Ее Величеством так, как если бы сам был ее сыном.
— Да будет так, — пробормотал король. — Но пусть все произойдет побыстрее. Ожидание для меня хуже всего.
— Поверьте, сир, через неделю все закончится, и вы станете в значительно большей степени королем Франции, чем сейчас.
Так все обстояло или не так, точно сказать невозможно. Важно другое. Важно то, что ситуация вдруг повернулась в самом неожиданном ракурсе. Король (и это исторический факт.