Жизнь Марии Медичи

22
18
20
22
24
26
28
30

— Мой ответ — нет! Нет и еще раз нет!

— Стойте!

Толстые сильные пальцы Марии Медичи схватили Людовика за рукав и не отпускали. Она пыталась быть спокойной, пыталась взывать к его разуму. Теперь же она потеряла голову. Ненависть к одному сыну и страстная любовь к другому вспыхнули в ней с новой силой.

— Вы пренебрегаете просьбами Гастона, как будто он какое-то ничтожество, тогда как он — ваш наследник. И еще рассуждаете о короне Франции! Глупец, как легко было бы сорвать ее с вашей головы, если бы мы именно этого добивались! Вы говорите о жадности и измене Гастона! Лучше подумайте о том, как он вам верен, как отверг искушение взять все, попросив вместо этого так мало. Послушайте меня! Требования Гастона — это одно, но теперь займемся вторым, не менее важным. Ришелье по-прежнему при должности. Я ждала… Я была терпелива… Но теперь я заявляю, что вы просто обязаны избавиться от него! Иначе мира между нами не будет!

Крик королевы-матери был слышен снаружи, даже несмотря на закрытые двери.

— Ах, вот как?!

До этого Людовик никогда не кричал в ответ. Услышав впервые его крик, королева-мать смолкла.

— Никого не заботят мое спокойствие духа и здоровье? Вы не отстаете от меня ни днем, ни ночью, требуя устранить лучшего из моих слуг. Вы оскорбляете и высмеиваете его, побуждая брата делать то же самое. Вы не даете мне покоя! Но я отвергаю ваши требования! Абсолютно все ваши требования! Ришелье останется при мне…

Людовик так разнервничался, что вдруг стал заикаться. Он явно был не в силах справиться с наплывом чувств.

— Если бы вы… вы… вы… испытывали хоть какую-то привязанность ко мне… Если бы хоть не… не… немного подумали о моем благополучии… Вы не захотели бы раз… разлучить меня с кардиналом…

— Ваш кардинал — предатель! — заявил Гастон. — Он служит только самому себе, набивает мошну и укрепляет свою власть! Да, мой брат, настало время, когда вам придется выбирать между ним и между мной и матерью! Мы больше не потерпим его наглости и вмешательства в наши дела! Он должен уйти!

— Или уйдет он, — заорала во весь голос Мария Медичи, — или уйду я!

Тут она решила удариться в слезы, и их обильный поток смешался с обвинениями и оскорблениями.

— Неблагодарный сын! Я сделала для вас все, что могла! Все эти долгие годы после смерти мужа я сохраняла корону на вашей голове! Я отдала вам свою жизнь! И каково же вознаграждение? Где благодарность и любовь, которые вы обязаны проявлять по отношению ко мне? Их нет! Зато вы открыто предпочитаете этого выскочку, этого мелкого интригана-предателя! И кому предпочитаете? Собственной матери!

Людовик не мог выговорить ни слова. Лицо матери, искаженное злобой и покрытое ручейками слез, склонилось к нему, и он вдруг почувствовал, что его словно крутит в волнах прибоя. Голос матери не давал ему ни секунды покоя. Этот навалившийся на него груз ярости и упреков, казалось, давил на него физически, как тяжелая ноша.

Его обвиняли в том, что он предпочел кардинала де Ришелье своей матери. Но Ришелье никогда не давал ему повода чувствовать себя низшим существом, мальчишкой в одежде короля. Он не обременял Людовика заботами, не терзал попусту и не подчеркивал свою роль и значение. Кардинал служил буфером между ним и коварным двором, от которого можно было ждать лишь интриг и измены. Мать бросила страшное обвинение, и ему вдруг стало ясно, насколько оно верно: он, действительно, предпочитал ей Ришелье. И не только ей, но и всем остальным…

— Вы прогоните его? — продолжала настаивать королева-мать. — Обещаете, что этот дьявол до завтрашнего утра будет заточен в Бастилию?

— Если, брат, вы этого не сделаете, — заверил Гастон, приходя матери на помощь, — то лично я знаю, как себя защитить.

— А я оставлю вас! Покину вас и двор раз и навсегда! — крикнула Мария Медичи.

Людовик колебался. Проблема встала так остро, как никогда раньше. И все-таки он сделал попытку выиграть время — такова уж была его натура.