– Что ж, парень, ты, похоже, попал в яблочко, – заявила Ида. – Прими поздравления.
– Твой французский друг оказался ясновидцем, – сказала Кэсс.
– А что они будут делать с твоим неистребимым южным акцентом? – спросил Вивальдо.
– А на это я тебе скажу вот что. Пойдем посмотрим фильм. Там я говорю по-французски, – Эрик обнял Вивальдо за плечи. – Между прочим, безупречно.
– Черт возьми! – вскричал Вивальдо. – Теперь и в кино идти не хочется. Нужно обмыть доброе известие. Да получше.
– Никто не помешает тебе сделать это после картины, – сказал Эрик.
Так, перебрасываясь шутками и смеясь, они вошли в зал, фильм только что начался. Титры шли на фоне просыпающегося Парижа: трудовой люд ехал на велосипедах на работу, вот велосипедисты съезжают с холмов Монмартра и, минуя площадь Согласия, пересекают большую площадь перед собором Парижской Богоматери. Крупным планом загорались огни светофоров, взлетали вверх белые дубинки дорожных полицейских; скоро становилось ясно, что один из них прицепился к главному герою и будет сопровождать его до места назначения, которое, судя по траурной музыке, должно стать местом его гибели. Фильм был одной из многочисленных драм, которые так любят ставить французы – с политикой, сексом и возмездием; в нем снялся великий французский актер, который сразу же после окончания работы над картиной умер. По этой причине фильм, не бог весть какой талантливый, обрел некое ностальгическое очарование. А для Эрика работа бок о бок с таким гением стала одним из самых волнующих событий его жизни. И хотя Кэсс, Вивальдо и Ида пришли прежде всего посмотреть игру своего друга, они не могли не разделить восхищения Эрика. Все они слышали о замечательном актере и теперь упивались его игрой. Они, однако, не видели того, что мгновенно улавливал Эрик: какими экономными средствами добивался великий француз впечатляющих эффектов, превращая заурядную роль в поразительное актерское творение.
С другой стороны, так как политическая тема была загроблена французской страстью к спорам и их извечным недоверием к общественным объединениям, необыкновенно сильная игра звезды вызывала что-то вроде недоумения: зачем тратить такой талант на пустяки?
Ида нашла в темноте руку Вивальдо и вцепилась в нее, словно ребенок, безмолвно ищущий поддержки и прощения. Он подвинулся к ней ближе, головы их соприкоснулись, так они и сидели, тесно прижавшись друг к другу. Фильм тем временем набирал скорость. Кэсс что-то шептала Эрику, тот отвечал ей тоже шепотом. Кэсс повернулась в их сторону, тихо проговорив:
– Сейчас он появится. – Камера плыла по переполненному кафе и наконец остановилась на группе студентов.
– Вот он, наш герой! – вырвалось у Иды. Ее крик возмутил тишину зала, сидевшие рядом люди тревожно загудели, словно потревоженный рой. Кэсс наклонилась и поцеловала Эрика в нос, а Вивальдо шепнул:
– Отлично смотришься, старик.
Все время, пока продолжалась эта короткая сцена, Эрик молчал, несмотря на истошный студенческий ор; он сидел прислонившись к стене, с закрытыми глазами и почти не двигался, только голова его моталась из стороны в сторону. Режиссер, однако, так выстроил сцену, что пьяное оцепенение Эрика подчеркивало тщету страстного диспута, его положение в кафе стало смысловым стержнем эпизода. Время от времени, от энергичных движений товарищей, положение Эрика за столом слегка менялось – казалось, он сделан из резины. Но несмотря на то, что его герой не принимал никакого участия в яростных спорах, он роковым образом был втянут в студенческую акцию. Вивальдо не раз видел Эрика пьяным – в такие минуты тот совсем не был похож на своего героя, напротив, в нем просыпался южный бунтарь, его поведение становилось жестким и властным, и Вивальдо, поняв, сколь многого достиг в сцене Эрик предельно скупыми средствами, одновременно словно бы впервые заглянул тому в душу. Ощущение было странным: из созданного образа Вивальдо узнал о друге больше, чем из повседневного общения. Камера почти не двигалась, и Эрик все время оставался в кадре. Освещение тоже не менялось, и лицо персонажа было предельно обнажено – как никогда не бывает в жизни. Режиссер точно рассчитал эффект присутствия Эрика в кадре – его лицо было как бы наглядным комментарием к страданиям людей в двадцатом веке. Прорезанный глубокими морщинами, напряженный лоб говорил об упорстве, о том же свидетельствовали нависшие брови и глубоко посаженные глаза. Крупный, слегка вздернутый нос был отнюдь не мясистым – одна обтянутая кожей кость. Полные, слегка приоткрытые губы говорили, однако, о беззащитности этого одинокого человека, хотя выступающий вперед, упрямый подбородок слегка сглаживал подобное впечатление. Это было лицо мужчины, лицо страдающего мужчины. Но как величие музыки оттеняется величием тишины, так и мужественность становится очевидной и более ярко выраженной по контрасту с чем-то иным. Это иное не было женским, но и
Неожиданно Эрик на экране открыл глаза и окинул невидящим взглядом сидящих за столом. Его явно мутило, он поднялся и поспешно удалился. Студенты разразились хохотом. Они отпускали язвительные шуточки по поводу сбежавшего товарища, чувствуя, что тому недостает мужества. Фильм разворачивался дальше, Эрик появился на экране еще дважды: один раз в массовой сцене, на студенческом военном совете, и затем почти в самом конце – на крыше с автоматом в руках. Свою единственную фразу –
– Кто-то, кажется, собирался меня напоить? – спросил Эрик. Он слабо улыбался. Было странно видеть его живым, стоящим на тротуаре, кроме того, в фильме он казался выше ростом. – Во всяком случае, давайте уйдем отсюда поскорее, пока меня не обступили любители автографов. – И он весело расхохотался.
– Ничего смешного. Такое вполне может быть, ты отлично справился с ролью, – сказала Кэсс.
– Картина не шедевр, но ты великолепен, – прибавил Вивальдо.
– Мне и играть-то было нечего, – заметил Эрик.
– Это правда. Но ты из ничего сделал очень многое.
Некоторое время они шли молча.
ebooksa