— Она не будет говорить, — произнес переводчик. — Насколько я могу судить, она не чешка, а словачка. Я обращался к ней на обоих языках, и, когда заговорил по-словацки, она вздрогнула.
— Прошу объяснить ей, что я настоятельно рекомендую отвечать на мои вопросы. Иначе, несмотря на ее состояние, она сегодня же может очутиться в тюремной больнице.
Чех сделал жест, означавший оскорбленное достоинство. Ходившая взад-вперед по палате сиделка аж задохнулась от возмущения:
— И как только язык повернулся!
Обратившись к комиссару, сиделка процедила:
— Вы что, не читали объявление, что курить запрещается?
С неожиданной кротостью Мегрэ вынул трубку изо рта.
Наконец Мария выдавила несколько слов.
— Прошу вас перевести.
— Она говорит, что ей все равно, что всех нас она ненавидит. Я не ошибся. Она из Словакии, по-видимому, из Южной Словакии, провинциалка.
Казалось, открытие это обрадовало переводчика. Его личная честь, честь пражанина, оказалась не задетой, поскольку женщина эта была всего лишь словацкой крестьянкой.
Мегрэ вытащил из кармана записную книжку в черном переплете.
— Спросите, где она была в ночь с двенадцатого на тринадцатое октября прошлого года.
На этот раз молодая женщина отреагировала. Мрачный взгляд ее остановился на Мегрэ. Однако из уст ее не вырвалось ни единого звука.
— А также в ночь с восьмого на девятое декабря.
Мария вздрогнула. Грудь ее начала вздыматься. Молодая женщина инстинктивно повернулась к колыбели, словно защищая свое дитя.
Это была великолепная самка. Лишь сиделка не понимала, что перед нею существо совершенно иной породы, и продолжала обращаться с той, словно с обыкновенной роженицей.
— Вам не надоело задавать ей глупые вопросы?
— Задам еще один. Возможно, он заставит вас переменить свое мнение, мадам. Или мадемуазель?..
— Мадемуазель, с вашего позволения.