– Очень бы хотелось.
Они чокнулись, выпили и закусили.
– Слушай, – Гурский полез в карман за деньгами. – Давай раскинем, сколько там с меня?
– Обижаешь, братан. Ты у меня гость. Ты уже ночью с пацанами раскинул. Документы-то хоть не в лопатнике были?
– Нет.
– Ну и хорошо. Вообще-то пацаны эти, они здесь как постоянные. Я, если увижу, лопатник с. них стребую, но уж деньги – извини… Ты сам-то появишься?
– Возможно.
– Ну и ладно. Тебе чего, в дорогу с собой чего-нибудь надо? Пожрать там, выпить?
– Даже и не знаю.
– Да ладно, заладил. Это ты сейчас так, а отойдешь – очень даже пригодится.
– Вот сюда бы дозаправить, – Гурский вынул из кармана флягу. – Только не паленого.
– Опять обижаешь. Конины?
– Давай.
Продавец Петр вышел в торговый зал. Гурский встал, потянулся, разминая затекшие мышцы, повесил сумку на плечо и двинулся следом. В зале толпились покупатели.
Александр подошел, к прилавку, взял у Петра бутылку, положил в сумку и протянул деньги.
– Давай-давай, пробей.
– Как хочешь… – Тот пробил стоимость коньяка по кассе, дал сдачу и сказал: – Ну чего? Залетай, если что.
– Непременно.
Они пожали друг другу руки, и Адашев-Гурский пошел к вокзалу.
«Все, – твердил он про себя. – Все. Ни глотка больше. И так время суток не ощущается совершенно. Даже на улице. Даже при естественном освещении. Девять утра у них тут. А по-моему, так ночь глубокая. Ну правильно, по Москве и есть два часа ночи. А что это он про Питер говорил, что два часа разница, да еще и в обратную сторону? Бред какой-то. Все… Больше ни глотка. А коньяк – стратегический запас».