— Ребятенок Брейтуэйт, — сказала Трейси. — Он уже у опекунов? В больнице его нет.
— Он теперь в другой больнице.
— В какой? Почему?
Линда уставилась в тарелку — кусок бананового хлеба выглядел несъедобным.
— Боюсь, я не могу сказать. Против правил.
— То есть я не могу его навестить?
— С чего бы вам его навещать?
— Поглядеть, как у него дела.
«С того, что я обняла его и у меня разбилось сердце», — подумала Трейси, но выказывать слабость перед Линдой Паллистер совсем ни к чему.
— Говорю же, с ним все нормально. — Линда чуть зубами вдруг не защелкала — чистый крокодил.
Спустя несколько лет, когда она пришла к Богу, характер у нее существенно смягчился. Один из немногих аргументов, какие Трейси могла наскрести в защиту христианства.
— Я не понимаю, как с ним может быть «все нормально»! — возмутилась Трейси. — Он почти три недели провел взаперти с гниющим трупом своей матери.
— Да, «нормально» — не то слово, — согласилась Линда. — Но ему оказывают помощь. Вам не стоит вмешиваться. — Она притянула своего ребятенка поближе и обхватила рукой, будто защищала. — Не вмешивайтесь.
— И я никак не могу с ним повидаться? — не отступала Трейси.
— Никак, — вздохнула Линда. — К нему никого не пускают. Приказ сверху.
На краткий миг безумия Трейси решила — с небес.
Полнейший абсурд, но Трейси сочинила себе, что, если Майкла Брейтуэйта никто не захочет, она возьмет его под опеку или даже усыновит сама. Разумеется, она ничегошеньки не знала про детей и сама еще жила с родителями. Так и видела лицо матери, когда та узрит на пороге брошенного травмированного мальчика.
— Его усыновят люди, которые его полюбят, — сказала Линда Паллистер. — Он забудет, что с ним случилось, он еще слишком мал. Дети — они очень гибкие.
Трейси сама спросила Лена Ломакса — не собиралась, но столкнулась с ним назавтра. Он выходил из Бразертон-хауса, она входила.
— Сэр, простите, вы не скажете, что с делом об убийстве Кэрол Брейтуэйт?