— Насколько я помню, — вставил тут Яков: — у древних германцев и скандинавов они назывались Вальхалла. Там боги построили небесный город Асгард, а в нём возвели прекрасный чертог для доблестных воинов, павших в бою.
Сержант помолчал, а потом снова вернулся к рассказу: — После того, как сожгли всех фашистов, подъехавших к ремонтному цеху, мы посчитали потери. Выяснилось, что в перестрелке погибло много танкистов, местных водителей, а так же механиков.
То есть, подбитые наши «коробки» стало некому уже ремонтировать, а новые «тридцатьчетверки» некому гнать, в танковый полк. Обычно, экипаж приходил на завод в повреждённой машине. Он брал те, что готовы к отправке. Складывал в них оставшийся боезапас и отправлялся к линии фронта.
Теперь на заводе людей почти не осталось. Поэтому, сначала мы помогали ремонтникам навести порядок у цеха. Потом, тем экипажам, что остались в живых, пришлось разделиться и сесть в разные танки.
В некоторых «коробках», вообще оказалось, по одному человеку. Плюс ко всему, машины только сошли с заводского конвейера. В них не имелось снарядов для пушки и даже патронов для пулемёта.
Выехали мы цепочкой из дальнего цеха. Смотрим, чуть вдалеке стоит батарея зениток. Вокруг неё кипит рукопашная, а мы совершенно ничем, не можем помочь нашим ребятам.
Порычали моторами, сделали вид, что строимся в боевой распорядок. Глядь, немцы все повернули и помчались назад. Ну, думаю: — «Слава Христу! А то пришлось бы кидаться в ту драку только с голыми траками».
— А когда это было? — спросил настороженно Яков.
— В аккурат, в день начала учебного года, первого сентября. — ответил сержант.
— Так значит, мы ещё там, с тобой могли встретиться? — удивился зенитчик.
— Могли! — мрачно откликнулся Доля: — Если б у нас был боекомплект. Танк, он только с виду отчаянно грозный. Он конечно, большой молодец, когда бьётся на открытом пространстве, да против пехоты, которая не успела хорошенько зарыться в земле.
А среди высоких домов, он живёт столько же, сколько обычный солдат. Не более трёх полных суток. Чаще всего, просто сгорает вместе с людьми. Даже такой агрегат, как «Т-34» и тот, очень недолго воюет.
— Знаю. — хмуро сказал лейтенант: — В том жутком бою, мы сами сожгли два таких агрегата, с крестами на башне.
Словно не слыша зенитчика, Доля продолжил: — Мне ещё повезло. Продержался ровно неделю, а когда всё же подбили, смог без увечий вылезть наружу.
Иной раз, машина горит, а вокруг идёт такая стрельба, что экипаж даже не может и нос из неё показать. Оно и понятно, пока ты маячишь на башне, в тебя все палят, словно в тире.
— Так ведь у танков имеется люк, установленный в днище. — удивился зенитчик.
— Есть! И высокий клиренс машины вполне позволяет выбраться через него. Но на окраинах Сталинграда уже нет даже ровного места. Кругом большие воронки от бомб и кучи битого камня. Да ещё множество трупов лежит друг на друге.
Иной раз, все улицы и пустыри сплошняком покрыты покойниками. Едешь прямо по ним и только по форме можно понять, здесь наши легли, а здесь уже фрицы.
Сержант вдруг резко озлобился и почти крикнул зенитчику: — Так что, хрен его знает, где нижний люк удастся открыть! Обязательно во что-то упрётся. Вот и приходиться лезть через верх. — танкист отвернулся к стене и надолго умолк.
Состав продвигался, не быстрей инвалида в тяжёлой коляске. За пять долгих суток поезд прошёл менее двухсот километров. Причём, все это время он подвергался атакам фашистских стервятников.