Скорее всего, фрицы заметят, как я тут лежу, и шлёпнут за милую душу. Чем просто сидеть и ожидать пули от фашистского снайпера, лучше покончить с собой одним махом».
Я вынул «Наган» из поясной кобуры. Взвёл курок револьвера и поднял дуло к виску. Тут сзади, кто-то схватил меня за руку и кричит в самое ухо: — «Перестань валять дурака!»
В голове у меня сильно гудело, словно от огромного колокола, но кое-как разобрал, что это голос моего командира. Он тоже успел покинуть машину. Увидел, как я хочу застрелиться, и успел отвести ствол в сторонку от черепа.
Короче говоря, вытащил он меня к нашим окопам и за руку отвёл к переправе. На другом берегу я попал в медсанбат. Врачи посмотрели глаза. Сказали, что с ними всё в полном порядке, но я получил травму мозга. Современные медики не могут мне чем-то помочь.
Правда, потом, меня всё же, слегка успокоили. Говорят, мол, были подобные случаи, когда зрение вдруг возвращалось само по себе. Сам понимаешь, такой я на фронте не нужен, вот меня и отправили в тыл.
При первом налёте, я тоже хотел выйти наружу, а затем, вдруг подумал: — «Что я же буду мешаться под ногами у зрячих? Вдруг не позволю кому-то спастись? К тому же, я могу заблудиться и отстать от санитарного поезда.
Кто тогда меня будет лечить? Таких убогих, как я, теперь по России многие тысячи. Врачей на всех нас не хватит. А так, или убьют прямо в вагоне, или доеду до нужного места. Оттуда, как-нибудь доберусь до дома родителей.
— А, где ты жил до войны? — спросил лейтенант.
— В Горьковской области. Княгининский район, колхоз «Красные Лебеди». Никогда не слыхал?
Яков ответил, что сам он родился в Баку, столице Азербайджана. До этого года, никогда нигде не бывал. Поэтому, точно не знает, что и где в России находится. Хотел зенитчик спросить, куда они едут, но благоразумно решил, что вряд ли ослепший танкист знает об этом.
Непонятно зачем, он посмотрел на немецкий хронометр, висевший на левом запястье. Он поразился сразу двум невероятным вещам. Во-первых, что дорогие часы никто не снял по дороге и они до сих пор у него на руке.
А во-вторых, они продолжали идти. То ли, сам заводил по привычке, когда иногда, возвращался в сознание? То ли, так поступал, какой-нибудь очень честный сосед по вагону, чтобы после узнать, сколько же время сейчас?
Зенитчик взглянул в пыльные окна вагона. Парень сориентировался по солнцу и стрелкам хронометра и с удивлением понял, куда направляется поезд. Он шёл не на северо-запад, куда нужно сержанту, а на юго-восток. То есть, в обратную сторону.
Яков немного подумал, но не сказал слепому танкисту о данном открытии. Не стал его сильно расстраивать. Вместо этого, лейтенант перевёл разговор на войну. Он рассказал, как его батарею спасли новые танки, что в нужный момент, выехали из ворот Сталинградского тракторного.
Сержант оживился и вдруг сообщил: — Кстати, за день до ранения, я тоже был возле главного цеха. Накануне, наш полк столкнулся во встречном бою с немецкими «панцерами».
Мы здорово потрепали друг друга, но нам удалось оттеснить проклятых фашистов и занять их позиции. За нами осталась нейтральная полоса и все железяки, что на ней находились.
Сильно разбитые танки, в первую очередь, плохие машины «Т-2», пехота забрала себе. Зарыла в землю до верха моторной платформы, и стала использовать, словно обычные «ДОТы».
Из любопытства, я однажды залез в такую «коробку» и удивился, что там очень свободно, будто сидишь в кабинете. Не то что, в нашей «тридцатьчетвёрке». Хотя, если сделать просторную башню, то нужно мотор туда ставить гораздо сильнее.
А где его взять? И так в нём пятьсот лошадей. Да ладно, что об этом трындеть? Пусть тесно, зато броня значительно толще и пушка мощней, чем у фрицев. — успокоил Доля себя и вернулся к началу рассказа.
— Одним словом, после той заварухи мы осмотрели машины. Семь битых танков, можно было ещё починить. Командир батальона сказал, чтоб мы отогнали «коробки» в ремонт. У одних, башню заклинило, у других, пушка залипла в одном положении, у третьих, проблемы с дизелем или трансмиссией.