Сэндвич с пеплом и фазаном

— Не пытайся говорить, — ответила она. — Ты не пила грунтовую воду в лагере?

Лагерь; вот как это называется.

Я отрицательно покачала головой.

— Только молоко.

— Хорошо, — сказала она. — В таком случае у тебя есть по меньшей мере полшанса.

Это то, что Даффи именует иронией? Как она мне объяснила, ирония — это особая разновидность сарказма, когда в слово вкладывают прямо противоположное значение. Это искусство, в котором я еще не настолько преуспела, как следовало бы, хотя оно стоит наверху моего списка дел.

Но даже узнать ее — это уже большое достижение, и я возгордилась.

— Лазарет здесь, — сказала она и повела меня по узкому темному коридору, соединяющему переднюю часть дома с одним мрачным крылом.

Остановившись у выкрашенной в белый цвет двери, она позвенела ключами, как будто предупреждая кого-то, что мы сейчас войдем.

— Медсестра скоро придет? — поинтересовалась я.

— Медсестра стоит рядом с тобой, — ответила она. Заметив мою растерянность, она добавила: — Я медсестра, по крайней мере, я ею была до урезания финансирования. Теперь я просто старая сестра-хозяйка с тремя парами прекрасных белых оксфордов, праздно лежащих в моем портманто[19].

Я кивнула с таким видом, будто все поняла.

— Во времена твоей матери — ах, какие деньки это были! — у нас был полностью оборудованный амбулаторный пункт и разрешение на его использование. Теперь остались только корпия, йод и рыбий жир. Печально, но уж как есть. Война что-то сотворила с этим миром, и худшее еще ждет нас впереди.

Дверь неожиданно открылась, и она поманила меня внутрь.

Лазарет выходил на хоккейное поле и был бы довольно приятным местом, если бы не дождь. Потоки зеленоватой воды туманили стекла и придавали лазарету неуютный вид, словно он был залит фосфорным светом, и странно, но у меня возникло такое чувство дома, какого я не испытывала с момента приезда в академию.

Фицгиббон поднесла палец к губам и указала на занавеску, отделяющую дальнюю часть помещения. Я смогла разглядеть за ней ножки белой железной кровати.

— Коллингсвуд, — прошептала она. — Она плохо себя чувствует, бедняжка. Однако я не думаю, что она причинит тебе какие-нибудь неудобства. Она все время спит.

Разговаривая, Фицгиббон застилала другую кровать.

Из маленького стеклянного шкафчика между окнами она достала широкий хлопчатобумажный халат, который могла бы носить Венди в «Питере Пене».

— Надевай и ложись, — сказала она, — и я тебя осмотрю.