Я подумала о старом добром докторе Киссинге, сидящем в ветхом кресле в Рукс-Энде, который в своей домашней куртке и шапке с кисточкой, с вечной сигаретой во рту чувствовал себя как у Христа за пазухой. Доктор Киссинг никогда не жаловался на свою участь, и я мысленно попросила у него прощения за то, что могла так подумать.
— Ну что ж, ладно, — резко сказала мисс Моут и прочистила горло, перед тем как сменить тему. — Вернемся к твоему личному делу… Говоришь, ты боишься?
— Не столько боюсь, как беспокоюсь, — призналась я. — Дело в Рейнсмитах.
На большее я не осмелилась.
— А что с ними? Они тебе что-то сделали?
— Не мне, — ответила я. — Но, может быть, другому человеку.
— Кто? — настойчиво спросила она, забыв о склонениях.
— Не могу сказать. Школьные правила запрещают.
Изображая собою само благоразумие, в глубине души я улыбалась. Защищаться, прячась за правила, — это хитрый трюк, все равно что использовать мышь, чтобы вызвать панику среди слонов врага и заставить их затоптать его до смерти. У Шекспира была цитата на этот случай (как и на любой другой): «землекопа взорвать его же миной», что, по словам Даффи, означает победить врага его же оружием.
— Забудь о правилах, — сказала она. — Когда ребенок в опасности, какие могут быть правила?
Любопытно, кто, по ее мнению, в опасности? Я призналась, что испугана и обеспокоена, но ни слова не сказала об опасности.
— Что же, — успокаивающе сказала она, — расскажи мне о Рейнсмитах.
— Я думаю, они могли кого-то убить.
— Кого? — тут же спросила она. — Конкретно.
— Клариссу Брейзеноуз.
Я могла бы упомянуть имена ле Маршан и Уэнтуорт, но решила быть проще. Я уже высказала мисс Фолторн свои подозрения, что эта троица жива, но мисс Моут была не в курсе.
Открытие части информации — острый нож, которым можно пользоваться снова и снова, пока ты ведешь себя осторожно.
— Это очень серьезное обвинение, — заметила мисс Моут. — Ты уверена?
— Нет. Я только
— Что ж, я рада, что ты мне сказала. Я прослежу, чтобы…