Уленшпигель, однако, бежал быстро. Он нагнал ее и хотел было заговорить, но она закрыла ему рот надушенной бензоем ручкой.
— Ты из простых или же из благородных? — спросила она.
— Я Уленшпигель.
— Ты богат?
— Достаточно богат, чтобы заплатить за большое удовольствие, и недостаточно богат, чтобы выкупить свою душу.
— Почему ты ходишь пешком? У тебя нет лошади?
— У меня есть осел, но я оставил его в стойле, — отвечал Уленшпигель.
— Почему ты бродишь по чужому городу один, без друга?
— Потому что мой друг идет своей дорогой, а я — своей, любопытная красотка.
— Я совсем не любопытна, — возразила она. — Твой друг богат?
— Богат жиром, — отвечал Уленшпигель. — Скоро ты перестанешь допрашивать?
— Уже перестала. А теперь пусти меня.
— Пустить? — переспросил Уленшпигель. — Это все равно что оторвать голодного Ламме от блюда с ортоланами. Я хочу тебя съесть.
— Ты же меня еще не видел, — сказала девушка и внезапно осветила свое лицо фонарем.
— Хороша! Ну и ну! — сказал Уленшпигель. — Золотистая кожа, милые глазки, алые губки, стройный стан — все это будет мое.
— Все, — подтвердила она и повела его на Брюггскую дорогу, в «Радугу»
У спутницы Уленшпигеля к платью из золотой парчи был пришит кружок из парчи серебряной. Девицы поглядывали на нее с завистью. Войдя, она сделала
— Кто меня полюбил, тот будет мой навеки, — тебе это известно? — спросила она.
— Ах ты раскрасавица моя душистая! — воскликнул Уленшпигель. — Всегда питаться твоим мясом — да мне лучшего угощения и не нужно.
Вдруг Уленшпигель увидел Ламме — тот сидел в уголке за маленьким столиком, и перед ним стояла свеча, блюдо с ветчиной и кружка пива, но он был озабочен тем, как спасти ветчину и пиво от двух девиц, которые напрашивались на угощение.