Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

22
18
20
22
24
26
28
30

И сыщики, мясники, девицы — все, издеваясь над Уленшпигелем, показывали ему язык. А Ламме побагровел от злости, как петушиный гребень, пот с него катился градом, но он молчал.

— Выставь нам вина и закуски, — сказали мясники и сыщики.

— Ну-с, моя ненаглядная, — снова позвякивая монетами, обратился Уленшпигель к старухе Стевен, — раз такое дело, давай нам вина и закуски, а вино мы будем пить в звонких бокалах.

Тут девицы снова прыснули, а старуха Стевен опять показала клыки.

Со всем тем она сходила в кухню и на погреб и принесла ветчины, колбасы вареной, яичницы с колбасой и звонкие бокальчики, названные так потому, что они стояли на ножках и при малейшем толчке звенели, как колокольчики.

И тогда Уленшпигель сказал:

— Кто хочет есть — ешьте, кто хочет пить — пейте!

Сыщики, девицы, мясники, Жиллина и старуха Стевен от радости затопали ногами и забили в ладоши. Потом все расселись: Уленшпигель, Ламме и семь мясников — вокруг большого почетного стола, а сыщики с девицами — вокруг двух небольших столиков. И принялись пить и есть, громко чавкая, а тем двум сыщикам, что оставались снаружи, их товарищи предложили тоже принять участие в пирушке. И из котомок у этих двух сыщиков торчали веревки и цепи.

А старуха Стевен высунула язык и, хихикнув, сказала:

— Отсюда никто не уйдет, не расплатившись!

И тут она заперла все двери, а ключи положила в карман. Жиллина подняла бокал и сказала:

— Птичка — в клетке. Выпьем по этому случаю!

А две девушки, Гена и Марго, спросили ее:

— Ты опять кого-то предашь на смерть, злая женщина?

— Не знаю, — отвечала Жиллина. — Выпьем!

Но три девушки не захотели пить с нею.

Тогда Жиллина взяла виолу и запела:

Под звон моей виолы Я день и ночь пою; Мой норов развеселый: Любовь я продаю. Астарта захотела Свой пыл в меня вдохнуть — В божественное тело, В трепещущую грудь. Полна мошна тугая? Пусть ливень золотых Прольется вмиг, сверкая, У белых ног моих. Мне мать — нагая Ева, Отец мне — сатана. Твои мечтанья дева В явь обратить вольна. Я буду робкой, властной, Холодною, шальной, Стыдливой, сладострастной — Что хочешь, дорогой! Все продается ныне: Терзанья, благодать, Душа и взор мой синий… Могу и смерть продать! Под звон моей виолы Я день и ночь пою, Мой норов развеселый: Любовь я продаю.

И пока Жиллина пела, она была так хороша, так мила, так обворожительна, что все мужчины — сыщики, мясники, Ламме и Уленшпигель — были растроганы и, околдованные ее чарами, молча улыбались.

Но вдруг Жиллина расхохоталась и, взглянув на Уленшпигеля, сказала:

— Вот как заманивают птичек в клетку!