Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

22
18
20
22
24
26
28
30

Старуха Стевен принесла еще вина. Сыщики и девицы жрали и лакали. Семеро, сидя за одним столом с Уленшпигелем и Ламме, бросали девицам ветчину, колбасу, куски яичницы, бутылки, а те ловили все это на лету, подобно тому как заглатывают карпы пролетающих низко над прудом мошек. А старуха Стевен хохотала, обнажая клыки, и все показывала на фунтовые пачки свечей по пяти в каждой, висевшие над стойкой. То были свечи для девиц. Затем она обратилась к Уленшпигелю:

— На костер идут со свечкой сальной в руке. Хочешь, я тебе загодя подарю одну?

— Выпьем! — сказал Уленшпигель.

— Выпьем! — сказали семеро.

А Жиллина сказала:

— Глаза у Уленшпигеля мерцают, как у умирающего лебедя.

— А если их бросить свиньям? — ввернула старуха Стевен.

— Ну что ж, они полакомятся фонарями. Выпьем! — сказал Уленшпигель.

— Когда тебе на эшафоте просверлят язык каленым железом, как ты будешь себя чувствовать? — спросила старуха Стевен.

— Удобнее будет свистеть, только и всего, — отвечал Уленшпигель. — Выпьем!

— Когда тебя повесят, а твоя сударка придет на тебя полюбоваться, ты будешь не таким речистым.

— Пожалуй, — сказал Уленшпигель. — Но зато я стану тогда тяжелее и упаду прямо на твою очаровательную харю. Выпьем!

— А что ты скажешь, когда тебя высекут и выжгут клейма на лбу и плечах?

— Скажу, что это ошибка, — отвечал Уленшпигель, — вместо того чтобы изжарить свинью Стевен, ошпарили хряка Уленшпигеля.

— Ну, раз все это тебе не по вкусу, — сказала старуха Стевен, — то тебя отправят на королевские корабли, привяжут к четырем галерам и четвертуют.

— В сем случае акулы съедят мои четыре конечности, а что им не понравится, то доешь после них ты. Выпьем! — сказал Уленшпигель.

— Ты сам лучше съешь свечку, — сказала старуха Стевен, — в аду она тебе осветит место твоей вечной муки.

— Я вижу достаточно хорошо, чтобы разглядеть твое лоснящееся рыло, свинья недошпаренная. Выпьем! — сказал Уленшпигель.

При этих словах он постучал ножкой бокала по столу, а затем изобразил руками, как тюфячник мерными ударами взбивает шерсть для тюфяка, но только изобразил чуть слышно:

– ’Т is (tijdt) van te beven de klinkaert! (Пора попугать бокальчики — пусть они себе от страха звенят!) — сказал он.