Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

А утреннее солнце застало их лежащими друг подле друга на брачном ложе.

И головка Неле покоилась на плече Уленшпигеля. Когда же солнце разбудило Неле, Уленшпигель сказал:

— Свежее мое личико, доброе мое сердечко! Мы отомстим за Фландрию.

Она поцеловала его в губы.

— Удалая ты моя голова, сильные руки! — сказала она. — Господь благословит союз свирели и шпаги.

— Я надену на тебя военную форму.

— Прямо сейчас? — спросила она.

— Прямо сейчас, — отвечал Уленшпигель. — А кто это сказал, что утром хорошо есть клубнику? Губы твои куда слаще!

9

Уленшпигель, Ламме и Неле, так же как их соратники и однокашники, отбирали у монахов все, что те ловко выуживали у народа с помощью крестных ходов, ложных чудес и прочих плутней в римско-католическом вкусе. Уленшпигель и его товарищи поступали так в нарушение приказа, отданного Молчаливым, другом свободы, но на военные расходы нужны были деньги. Впрочем, Ламме Гудзак не довольствовался звонкой монетой — он забирал в монастырях окорока, колбасы, бутылки пива и вина и возвращался оттуда с веселым видом, обвешанный битой птицей: гусями, индейками, каплунами, курами и цыплятами, ведя на веревке монастырских телят и свиней.

— Это все — по праву войны, — говорил он.

Радуясь всякой добыче, он приносил ее на корабль в надежде попировать на славу, но его неизменно ожидало разочарование — кок ничего не смыслил в науке изготовления жарких и подливок.

Однажды гёзы, по случаю очередной победы хлопнув винца, сказали Уленшпигелю:

— Что бы ни творилось на суше, от тебя ничто не укроется, тебе известны все походы. Спой нам про них! Ламме будет бить в барабан, а миловидная свирельщица станет тебе подыгрывать.

И Уленшпигель начал:

— Ясным и прохладным майским днем Людвиг Нассауский, вознамерившись войти в Монс^[17], не нашел ни пехоты своей, ни конницы. Кучка его приверженцев уже открыла ворота и опустила мост, дабы он мог взять город, однако большинству горожан удалось овладеть воротами и мостом. Где же солдаты графа Людвига? Горожане сейчас поднимут мост. Граф Людвиг Нассауский трубит в рог.

И тут Уленшпигель запел:

Где твои пешие, где верховые? Топчут они, блуждая в лесу, Ветки сухие, ландыш цветущий. Солнце, его сиятельство, ныне Гонит пот из красных свирепых лиц И лоснящихся конских крупов. Граф Людвиг в рог затрубил. Солдаты его услыхали. Тихо бей в барабан. Крупной рысью, отпустив поводья! Молнией, вихрем, Железным грохочущим смерчем Тяжелые всадники мчатся! На выручку! Эй! Живее! Живее! Мост поднимается… Шпору вонзай В окровавленный бок скакуна боевого! Мост поднимается — город потерян! Близко они. Не слишком ли поздно? Во весь опор! Отпусти поводья! Гитуа де Шомон на лихом скакуне Взлетел на мост, и мост опустился. Город взят! Слышите, слышите, Как по улицам Монса Молнией, вихрем, Смерчем железным скачут они! Слава Шомону и его скакуну! Труби в трубу, бей в барабан. Пора косить, луга благоухают; С песней жаворонок в небо взвился. Да здравствует свободная птица! Бей в барабан славы! Слава Шомону и его скакуну! Выпьем за них! Город взят! Да здравствует гёз!

И гёзы пели на кораблях:

Христос, воззри на воинов своих! Господь, навостри клинки! Да здравствует гёз!

А Неле, смеясь, играла на свирели, а Ламме бил в барабан, и ввысь, к небесам, к престолу Господа Бога, поднимались златые чаши и летели песни свободы. А вокруг корабля сиренами плескались прохладные светлые волны и мерным шумом своим нежили слух.

10