Вскоре после этого у девочки случился сильный приступ кашля, и она пропустила один учебный день. На второй день она пошла в школу и чувствовала себя прекрасно. На третий день кашель возобновился. На этот раз он сопровождался болями в левом боку, высокой температурой (39,4о) и рвотой. Доктор опасался воспаления легких. Но на следующий день все симптомы снова исчезли. Девочка чувствовала себя хорошо; от лихорадки и тошноты не осталось и следа.
Тем не менее наша маленькая пациентка все время плакала и не хотела вставать. Я заподозрил серьезный невроз и посоветовал аналитическое лечение.
На сеансе девочка казалась нервной и скованной. Время от времени она неприятно и принужденно смеялась. Прежде всего ее спросили, каково это – лежать в постели весь день. Она сказала, что это здо́рово: все приходили ее проведать, а главное – мама читала ей книжку, в которой рассказывалось о
Ей указали на очевидную связь между сказкой, ее собственной любовной историей и ее болезнью. Девочка заплакала и сказала, что лучше пойдет играть с другими детьми, иначе они убегут. Получив разрешение, она убежала, но вскоре вернулась, несколько удрученная. Ей объяснили, что она убежала не потому, что боялась, что убегут ее товарищи, а потому, что сама хотела убежать из-за сопротивления.
Во время второго сеанса пациентка была не такой взволнованной и подавленной. Разговор зашел об учителе, но она стеснялась говорить о нем. Наконец девочка со стыдом призналась, что он ей очень нравится. Ей объяснили, что она не должна этого стыдиться; напротив, ее любовь – гарантия того, что на его уроках она будет особенно стараться. «Значит, мне можно его любить?» – спросила девочка, сияя от счастья.
Это объяснение оправдывало ребенка в выборе объекта любви. По всей вероятности, она боялась признаться в своих чувствах даже самой себе. По какой именно причине девочка стеснялась своей симпатии, сложно сказать. Ранее считалось, что либидо весьма неохотно обращается на человека вне семьи, ибо все еще находится в плену инцестуальной связи – весьма правдоподобная точка зрения, от которой трудно отказаться. С другой стороны, бедный мальчик тоже не принадлежал к членам семьи. Следовательно, трудность заключалась не в переносе либидо на внесемейный объект, а в каких-то других обстоятельствах. Очевидно, любовь к учителю представлялась ей более трудной задачей и требовала гораздо больших моральных усилий, нежели любовь к мальчику. Намек аналитика, что любовь должна побудить ее к особому прилежанию, вернул девочку к реальной задаче, состоявшей в приспособлении к учителю.
Но если либидо отступает от насущной задачи, то это происходит по причине той самой общечеловеческой лености, которая особенно выражена у дикарей и животных. Примитивная инертность и лень – первое препятствие на пути к адаптации. Либидо, которое не используется для этой цели, застаивается и неизбежно регрессирует к прежним объектам или способам приспособления. В результате происходит активация инцестуального комплекса. Либидо отклоняется от труднодостижимого объекта и обращается к более легкому – к инфантильным фантазиям, которые затем развиваются в подлинные фантазии об инцесте. Всякий раз, когда происходит нарушение психологической адаптации, мы обнаруживаем чрезмерное развитие этих фантазий. Данный факт, как я указывал ранее, следует понимать как регрессивный феномен. Иными словами, фантазия об инцесте имеет второстепенное, а не каузальное значение, в то время как первопричиной является сопротивление человеческой природы любому виду напряжения. Соответственно, отступление от определенных задач нельзя объяснить тем, что человек сознательно предпочитает кровосмесительные отношения; скорее он возвращается к ним с тем, чтобы избежать напряжения. В противном случае нам пришлось бы постулировать, что сопротивление сознательному усилию тождественно предпочтению инцестуальных отношений. Это было бы очевидной бессмыслицей, ибо не только первобытный человек, но и животные питают выраженную неприязнь ко всем намеренным усилиям и склонны к абсолютной лени, пока обстоятельства не подтолкнут их к действию. Ни у первобытных людей, ни у животных нельзя утверждать, что предпочтение инцестуальных отношений является причиной их отвращения к попыткам приспособления, ибо, особенно у животных, ни о каком инцесте не может быть и речи.
Характерно, что девочку больше всего обрадовала не перспектива делать все возможное на уроках учителя, а сам факт допустимости ее симпатии. Именно это она услышала первым, как самое для нее желанное. В частности, облегчение проистекало из новообретенной уверенности, что она имеет полное право любить учителя, даже если не будет прикладывать особые усилия.
Затем разговор перешел на историю о вымогательстве, которую наша пациентка снова пересказала во всех подробностях. Мы дополнительно узнаем, что она пыталась силой открыть свою копилку, а когда это не удалось, попыталась выкрасть ключ у своей матери. Она также откровенно призналась, что высмеивала учителя, потому что он был гораздо добрее к другим девочкам, чем к ней. Правда, она стала хуже учиться, особенно по арифметике. Однажды она что-то не поняла, но спросить у учителя не решилась из страха потерять его уважение. Как следствие, она стала допускать ошибки, отстала и действительно утратила его расположение. Это, разумеется, вызвало в ней чувство разочарования по отношению к учителю.
Примерно в это же время случилось так, что одной девочке из ее класса сделалось на уроке дурно, и ее отправили домой. Вскоре то же самое произошло и с ней. Таким образом она пыталась избежать школы, которая ей больше не нравилась. Потеря уважения к учителю привела, с одной стороны, к оскорбительным заявлениям в его адрес, а с другой – к дружбе с маленьким мальчиком, очевидно, в качестве компенсации за утраченные отношения с учителем. Объяснение, данное ей по этому вопросу, ограничилось простым советом: она окажет своему учителю услугу, если постарается хорошо заниматься на его уроках и будет вовремя задавать вопросы. Я могу добавить, что эта подсказка дала хорошие результаты; с этого момента девочка стала первой ученицей в классе и больше не пропускала уроков арифметики.
Что касается истории о вымогательстве, следует подчеркнуть ее компульсивный характер и отсутствие свободы, которую она обнаруживает в девочке. Это вполне закономерно. Как только человек позволяет своему либидо отступить от необходимой задачи, оно приобретает автономность и, невзирая на протесты субъекта, выбирает собственные цели, которые преследует с большим упорством. Посему для человека, ведущего ленивую и бездеятельную жизнь, весьма характерна особая склонность к компульсии либидо, то есть ко всякого рода страхам и непроизвольным ограничениям. Лучшим доказательством этого служат страхи и суеверия первобытных народов, хотя история нашей собственной цивилизации, особенно периода античности, подтверждает то же самое. Неиспользование либидо делает его неуправляемым. Однако мы не должны полагать, будто можем перманентно избавиться от компульсии либидо с помощью напряженных усилий. Только в очень ограниченной степени мы можем сознательно ставить задачи для либидо; другие естественные задачи оно выбирает само, ибо таково его предназначение. Если эти задачи избегаются, то даже самая деятельная жизнь ничего не даст, ибо мы должны учитывать все требования человеческой природы. К этой причине могут быть причислены бессчетные случаи неврастении от переутомления, ибо работа, выполняемая в условиях внутренних конфликтов, вызывает нервное истощение.
Девочка рассказала сон, который приснился ей в пять лет и произвел на нее неизгладимое впечатление. «Я никогда в жизни не забуду этот сон», – сказала она. Здесь я хотел бы добавить, что такие сновидения представляют особый интерес. Чем дольше сновидение самопроизвольно остается в памяти, тем большее значение ему следует придавать. Сон был следующего содержания: «
Прежде чем мы приступим к обсуждению ассоциаций маленькой девочки, я попытаюсь составить произвольное мнение о возможном содержании сновидения, а затем сопоставлю эти результаты с ассоциациями, озвученными ребенком. Начало сновидения напоминает нам хорошо известную сказку о Красной Шапочке, которая, конечно же, известна каждому ребенку. Волк съел бабушку, принял ее облик, а потом съел и внучку. Но охотник убил волка, вспорол ему брюхо, и Красная Шапочка выскочила оттуда целой и невредимой.
Этот мотив встречается в бесчисленных мифах по всему миру, в том числе и в библейской истории об Ионе. Значение, непосредственно лежащее в его основе, носит астромифологический характер: солнце проглатывается морским чудовищем, а утром рождается вновь. Разумеется, вся астромифология есть не что иное, как спроецированная на небеса психология. Эта психология бессознательная, ибо мифы никогда не создавались и не создаются сознательно; они возникают из бессознательного. В этом причина невероятного сходства или тождества некоторых мифологических форм у народов, пространственно разделенных с глубокой древности. Тем же самым объясняется, например, независимое от христианства распространение символа креста, особенно замечательные примеры которого мы находим в Америке. Невозможно предполагать, что мифы были созданы только для того, чтобы объяснить метеорологические или астрономические процессы; они являются в первую очередь проявлениями бессознательных импульсов, сравнимых со сновидениями и приведенных в действие регрессивным либидо. Материал, который обнаруживается таким образом, есть, безусловно, материал инфантильный – фантазии, связанные с комплексом инцеста. Во всех этих так называемых солнечных мифах можно без труда распознать инфантильные теории о прокреации, рождении и кровосмесительных отношениях. В сказке о Красной Шапочке это фантазия о том, что мать должна съесть что-то похожее на ребенка и что ребенок рождается из живота. Данная фантазия является одной из самых распространенных и обнаруживается повсеместно.
На основании этих общих психологических соображений мы можем заключить, что в сновидении девочка разрабатывает проблему прокреации и рождения. Что касается волка, то мы, вероятно, должны поставить его на место отца, так как ребенок бессознательно приписывает отцу любой акт насилия по отношению к матери. Этот мотив также основан на бесчисленных мифах. Что касается мифологических параллелей, я хотел бы обратить ваше внимание на работу Боаса,[64] которая содержит великолепное собрание сказаний американских индейцев; затем на книгу Фробениуса «Эпоха солнечного бога» и, наконец, труды Абрахама, Ранка, Риклина, Джонса, Фрейда, Мэдера, Зильберера и Шпильрейн,[65] а также на мои собственные исследования, изложенные в работе «Символы трансформации».
После этих общих размышлений, которые я привожу здесь по теоретическим соображениям, но которые, естественно, не были частью лечения, вернемся к анализу и посмотрим, что может рассказать нам о своем сновидении сам ребенок. Излишне говорить, что девочке было позволено говорить о своем сне так, как она хотела, без всякого влияния со стороны аналитика. Прежде всего она ухватилась за тему укуса и объяснила, что
После этой первой ассоциации пациентку спросили, какие мысли у нее вызывает образ волка. Она ответила: «Я думаю о своем отце, когда он сердится». Это также полностью совпадает с нашими теоретическими рассуждениями. Можно возразить, что мы привели эти аргументы специально для этой цели, а потому они не имеют общей силы. Полагаю, это возражение отпадает само собой, если человек обладает необходимыми психоаналитическими и мифологическими познаниями. Судить об истинности гипотезы можно только на основании соответствующих знаний, и никак иначе.
Первая ассоциация поставила на место волка аиста; теперь ассоциация к волку приводит нас к отцу. В народном представлении аист символизирует отца, потому что он приносит детей. Очевидное противоречие между сказкой, где волк – это мать, и сном, где волк – это отец, не имеет никакого значения ни для сновидения, ни для сновидицы. Посему мы можем обойтись без подробных объяснений. Я изложил эту проблему бисексуальных символов в своей книге. Как вы знаете, в легенде о Ромуле и Реме оба представителя животного мира, дятел и волчица, вскормившие близнецов, возведены в ранг родителей.
Посему страх перед волком в сновидении – это страх перед отцом. Сновидица объяснила, что она боялась своего отца, потому что он был с ней очень строг. Кроме того, однажды он сказал ей, что плохие сны снятся только тогда, когда мы делаем что-то не так. Девочка спросила отца: «Но что мама делает не так? Ей всегда снятся плохие сны».
В другой раз отец ударил ее, потому что она сосала палец. Она продолжала это делать, несмотря на его запрет. Может быть, это и есть тот грех, который она совершила? Едва ли: сосание пальца было просто анахроничной инфантильной привычкой, малоинтересной в ее возрасте и служащей скорее для того, чтобы рассердить отца. Вынуждая его на применение силы, она облегчала свою совесть от тайного и гораздо более тяжкого «греха»:
ebooksa