— Вишь, страдает, — продолжал Василий. — Не все загня голову, и призадуматься надо. Отец наш любил это… Они ведь с Трофимом дружили. На гулянку пойдут — две гармошки, одна песня. Сердце замирало, как начинали петь. — Он достал папиросу, но не прикурил, глянул на брата пристальным взглядом, словно понять хотел его настроение. — Долго же ты к нам собирался. Отслужил — и не приехал показаться. А у меня так: где бы ни был — тянет домой. А как же иначе? Здесь твой отец каждый пласт земли собственноручно перевернул, на своих плечах вместе с другими истощенное хозяйство колхозное держал, хоть и точила его восьмая пуля, которую в груди с войны принес… И мать наша тут все силы положила.
Сумеречная темь отступила, стало светлее. Можно было разглядеть скуластое напряженное лицо Василия. Да, старший брат изменился — стал резок в движениях, горяч в разговоре, прям в суждениях, но по-мальчишечьи откровенен.
— У Трофима все музыкальные. Настя на баяне выучилась.
— Правда, что ли? Я не знал.
— А чего ты знаешь? Она техникум в Кологриве кончила, попала на чужбину, в свой колхоз на распределении выпроситься не смогла. Тоже там головы-то по бумаге только думают. Ну и что, поработала месяц, домой прибежала. Не могу, говорит, по родной деревне скучаю. Да, бывают такие люди, оторви его, — и судьбу сломаешь. Тебя, сокола перелетного, поди, ждала. А узнала, что не приедешь, замуж собралась. Практикант был тут из Караваева. Не склеилось чего-то. Теперь одна… И в клуб не заманишь. То баян, то книжки, то пацанье просвещает, уж больно любят они, когда Настя сказку скажет. Наши все время возле ихнего дома проживаются. Деткам привет нужен… Она — человек. Петька Шибаков к ней подбирается. И молодец. Невесты у нас нарасхват, на каждую по пять женихов. К этой подступить боятся. Петька-то посмелее, на свою смазливую харю рассчитывает…
Долго молчали. На перекате по-прежнему позванивала вода. На белеющем песке дремали понурые кони. Пролетела большая запоздалая птица и как будто упала в кусты. За ней погнался порыв ветра и тоже сник. Вздохнула и замолчала тальянка.
— Ну, значит, Серега рыбу снимать побежал. Чудной он, на рыбалку с музыкой ходит, говорит, рыба на музыку увереннее плывет. Тальянка приманивает. Второе лето так рыбалит и без улова не бывал. — Василий встал и, прислушавшись, определил: топот частый — спешит рыбак, колокольчик небось затлинькал. — У Трофима все ребята около него, никуда не рвутся после школы. Трое обжились уже, квартиры имеют. Настя тут, Серега вот после десятилетки остался. — Он несколько минут помолчал, словно думал, что сказать или ждал каких-то слов от Виктора, и легко выпрыгнул на берег. Когда успокоилась заколыхавшаяся лодка, степенно вышагнул Виктор.
Поднялись по отлогому склону и оказались перед широкой поляной. Совсем близко под березами подымливал прогоревший костер, покачиваясь на козлах, парил пузатый чайник. В шалаше, похожем на берестяной шатер, что-то сонно сказал мальчик — который-то из двух сыновей Василия. Женский голос тихо спросил:
— Вася, не приехал Витюшка?
— Веду, заарканил наконец.
Жена Василия Анна, приглаживая волосы, торопливо вышла навстречу.
— Ну, здравствуй, горожанин! Тебя и не узнаешь. Ой, батю-у-шки, усы! И бороденка!
Виктор смущенно пожал плечами.
— Спят орлы-то ваши?
— Убегались за день, не растормошить. Своих когда заведешь?
— Невеста для меня не выросла еще…
— А Настя? Ждала, ждала, ждать устала… А ты как там?
— На химкомбинате работаю. Громадный, за день не обойдешь. Работать можно, конечно, заработки приличные, два выходных.
— У нас нельзя, что ли? — спросил Василий.
— Не то. Там часики отбухал — и гуляй.