Заветные поляны

— Почему это всем… Тебе красивее, когда все пуговицы доверху застегнуты. На гимназиста похож…

Хрипел магнитофон, шаркали кирзовые сапоги по тесовой площадке, довольными голосками хихикали девчата, гудели, похохатывали парни… А тут, в уютной палатке, тикал будильник…

И вдруг будто бы сам собой возник разговор обо всем, что их окружало, чем жили они эти дни, о чем мечтали… Анатолий еще никогда так горячо и взволнованно не рассказывал, что у него на душе, чтобы выразить себя, он обращался к стихам, читал много и необыкновенно хорошо, с особенным взволнованным звучанием переменившегося голоса.

Я полон веры несомненной, Что жизнь — как быстро ни бежит, — Она не так уже мгновенна И мне вполне принадлежит.

Леночке стихи нравились:

— Как здорово сказано! И просто… Не зря говорится, все великое в простом… Нет, я не буду разглагольствовать, лучше послушаю, читай, Толя, читай, пожалуйста.

И он читал, удачно приходящие на память стихи из того множества, какое заучил еще в десятом классе.

— А ты хочешь, чтобы у тебя был свой дом? — вдруг спросила она, — сосновый, пахнущий смолой, с подступившими совсем близко древними деревьями. Чтоб над крышей всегда шумело, как над этой палаткой.

— Конечно, хочу. Кто теперь этого не хочет. — Он пустился было в рассуждения: — Горожане уже проклинают однообразные каменные коробки, комфорт им стал надоедать.

— Нет, тебе нужен дом не для того, чтобы укрываться от шума и суеты, просто у тебя давно есть потребность в таком доме, в твоем доме, где ты хозяин… Ладно, пойдем бродить по лесу…

Парни завидовали, конечно, когда Анатолий прошел мимо танцплощадки следом за Леночкой.

Затерялись в синеве, заплутали между гибких рябинок.

…Да, рябинник теперь поредел, стал выше, прозрачнее, но ярче рдеют крупные гроздья, еще не все растребушенные рябчиками. Трещат обеспокоенные дрозды, тоже жирующие на рябинах, совсем близко впереклик пищат рябчики. Но Анатолию не до них… Подгоняло, торопило сердце, учащенно билось, разволнованное воспоминаниями.

Поспешно миновал рябинник, пересек березовую рощу и вышел к реке как раз в том месте, куда метил, где по предположениям должен быть мост. Остановился над недвижимой водой и вспомнил те милые дни.

— Толик! Толя, прыгай! — настойчиво зовет Леночка. — Ребята, прыгайте же, чего трусите! Ну, быстрее! — по-прежнему свежо звучит ее голос.

Далеко под обрывом она почти недвижимо лежала на воде и подзадоривала парней, называла их трусами. И парни прыгали в холодную лесную реку, выныривали с криками, фырскали и гонялись друг за другом, красуясь перед Леночкой. Она отплыла немного в сторону и вот наслаждается, едва пошевеливая ногами, лежит на спине. Анатолий смотрел с высоты и думал, что все в ней прекрасно…

Леночка взошла на берег, напряглась, подняв обе руки, обратилась к солнцу: «Обогрей меня, солнышко, обласкай!» От нее веяло свежестью и добротой. Вода, задержавшаяся мелкими бусами на груди и плечах, на свернувшейся в кольцо черной челке, начала испаряться, и легкий туманец сделал зыбкими очертания. Анатолий впервые увидел ее такой и так близко! А она вдруг закрыла глаза, печально склонила голову и, нащупывая руками землю, расслабленно села… Даже парни заметили снизу, что загрустила «королева». Они поспешили на берег:

— Что с тобой? Что ты, Лена, обиделась на кого?

— Так, взгрустнулось… Вот выстроим поселок, а мне — уезжать…

— А ты не уезжай, чай, сама себе хозяйка, — легко посоветовал всегда чересчур внимательный и находчивый огненно-рыжий Яша.

Лена улыбнулась, грустный взгляд ее остановился на Толе, который даже спросить не смел о причине ее печали.