Вода уже лизала подошвы ног. Что-то сегодня воды много кругом: лужа, море. Плоти нет, а душа воду чувствует. Рыбы чешуей блестят. Тоже резвятся. Медуза хвать его — обожгла. Солнца как будто ему мало. Но в целом настроение радужное. Впрочем, в пустыне оно чем более развеселое, тем хуже. Держи ухо и око востро. Нет у тебя ушей и глаз — все равно держи, что можешь. Внутреннюю чуйку держи востро, душу напряги, весь подберись и жди пакости.
Рыбы совсем ошалели. Они выпрыгивали из воды, делая в воздухе замысловатые кульбиты, а потом плюхались с высоты обратно в море, извергая из него кучу брызг. Брызги на мгновение зависали, переливаясь всеми цветами радуги, лопались как мыльные пузыри. Некоторые превращались в мелких птах замысловатой расцветки, другие в павлинов (любили в миражах павлинов, везде их, где могли, засовывали), иные составляли компанию рыбам. Красота немыслимая.
Но он держал себя в руках. Умеют ли люди, такие умные и всеумеющие, держать себя в том, чего у них нет? Куда им! Душу ищут. Лучше бы научились пользоваться тем, что им и так дали: руками, ногами, глазами. А особенно мозгом. Его мозг был частью пустыни. Так он, по крайней мере, это видел и осознавал. Над сотворением мира работали все скопом, потому получилось зло, добро и много всякой прочей ерунды. Наивные люди придумали себе, что их создал один бог. После этого начали удивляться: почему существует зло, почему «умирают» хорошие люди. Эх, сколько лишнего они думают мозгом! Конечно, мозг получился великолепным конструктом, бесспорно. Однако им пользуются как-то неумело. Как-то мизерно плоско. Как-то убого. Стоило тратить столько сил на создание сложного конструкта, чтобы его эксплуатировали словно это… Он призадумался, вспоминая разные человеческие штучки: миксеры, машины, весы и прочую ерунду. Нет, с миражами не сравнить — тут дело тонкого разума и великого художественного вкуса. М-да, короче, плохо эксплуатировали люди мозг, некудышно.
— Что встал как пень? — раздался звонкий голос. — Шевелись давай. А то вон сколько воды на тебя израсходовали.
С плеча Афродиты соскользнула бретелька тонкого хитона. Но ее такие мелочи не волновали. Она махнула ему рукой.
— Иди сюда! Поплывем на край света!
Край света? Люди так говорили, когда думали, что земля плоская. Потом они решили, что она круглая, однако, выражение прижилось. Типа, далёко-далеко. Интересно, что в мираже считают за край света. Тут это может значить вообще все, что угодно. Любой каприз за ваши деньги. Ой, нет — так люди говорят. А здесь денег нет. Да и нет у него каприза идти на край света. Есть каприз прогуляться обратно к людям. Будет ли на краю света выход — вот в чем вопрос!
Он решился: терять-то особо нечего, окромя своих цепей. А и цепей нет. Даже их не потеряешь. Он пробежал несколько условных метров до лодки. Аки посуху — легко так касаясь душою поверхности воды.
— Залезай! — подзуживали русалки. — Будет весело!
Этого он и боялся: весело не надо бы. Знаем мы ваше весело.
На лодке накрывали на стол матросы. Они шустро бегали туда-сюда, выкатывая бочки с вином, вяленой рыбой, икрой, вытаскивая огромные буханки хлеба, расставляя бокалы и тарелки. На их загорелых телах красовались тельняшки, поражавшие белизной полосок, голубые штанишки, закатанные до колен. На головах — голубые шапочки с красными помпонами, на ногах — деревянные ботинки с красными носочками. Он аж залюбовался! «Расслабляться нельзя!» — скомандовал он себе. Иначе сожрут и не подавятся. Нет у него костей, мяса, кожи, а все равно сожрут, не побрезгуют.
Лодка легко скользила вперед. Позади осталась пустыня, стражники на выходе, павлины и птички из цветных пузырей. Теперь вокруг царило лишь море и вечное солнце, пустившееся в дорогу вместе с ним. Но оно уже не опаляло его, а только ласково грело, поблескивая лучами на поверхности воды. «Выход. Надо искать выход, — подумалось ему. — Вполне может возникнуть на краю света: шагнешь с края, а там, бах! — и другой мир, сотворенный нерукотворно. А как его еще без рук творить-то иначе, только нерукотворно».
Они долго звонили, но дверь никто не открывал.
— Обещала быть дома, — проворчал Мстиславович. — О, женщины, вам имя — вероломство!
Герман догадался, что коллега процитировал некое стихотворение, но уверен не был.
— Наверное, надо ей на мобильный позвонить, — предложил он. — Вдруг просто за хлебом вышла. Подождем, если скоро вернется.
— И правда! — Мстиславович набрал номер. — Хорошо бы ты не ошибся, а то получается зря проехались.
Неожиданно из-за двери послышался голос Стаса Михайлова. Он выводил что-то похожее на «в моей душе есть только ты, любовь моя и боль моя». Душевно так выводил и довольно внятно.
— Странно, — ярославец нахмурился, — попробуем еще разок.
Он дал отбой и набрал номер снова. Пока номер набирался, Стас молчал. А потом завел свою шарманку по второму разу. Мстиславович словно решил извести покорителя женских сердец и опять нажал на красную кнопку. Затем опять нажал на номер телефона Матильды. Стас, как заведенный, пропел «в моей душе есть только ты».
ebooksa