Барташов не представлял себе численности прорывающейся группировки, но, судя по разгорающейся перестрелке, решил, что приготовиться надо основательно. Если немцы добрались к грейдеру, значит силенка у них порядочная.
Поток на шоссе редел. Начальник штаба полка безуспешно пытался остановить машины, тягачи, верховых и пеших. Боевые подразделения наступающих частей ушли далеко вперед. По шоссе сейчас двигались многочисленные, перемешавшиеся друг с другом тыловые части разных полков и дивизий под командой помпохозов, интендантов, старшин, а то и без всякого начальства. У каждого был свой приказ, свой маршрут следования. Разгоревшуюся позади стрельбу считали просто случайной стычкой с ошалевшими фрицами.
С минуты на минуту немцы могли показаться из-за поворота и проскочить мост, а рядом с подполковником стояло на пригорке всего лишь четыре человека.
— Разведчики где? — спросил Барташов капитана Пименова. — Куда запропали?
— Подходят, товарищ подполковник, — сдавленно ответил капитан. — Мы на машине, а они пешком…
Пименов крутанулся и хотел бежать по шоссе навстречу разведчикам, чтобы поторопить их, но подполковник остановил его и за разведчиками послал машину.
— Организуйте оборону, капитан, — приказал он.
Пименов выслушал Барташова и пошел вниз по шоссе, где за березками, на обочине устроились два автоматчика, сопровождавшие Барташова. Пименов лег рядом с ними третьим.
Кажется, не обмануло предчувствие Павла Пименова. Подобралась к нему безносая старушенция с косой так близко, что холодком по спине обдает. Деться от нее некуда. Трое против колонны немцев. Пименов тоскливо оглянулся. Рядом начиналась сумеречная темнота ельника. За ним болото, бочаги с торфяной жижей, густая осока. Скользнуть туда человеку, как мышь в подполье, — сразу потеряется из глаз.
Капитан отвернулся от спасительного сумрака ельника. Он человек, а не мышь. Раз устерегла его костлявая, значит помереть надо как положено. Павел Пименов подумал об осиротевшем доме, о дочке, которую не удастся увидеть, о жене. Вздохнул, почувствовал неистребимую усталость души. Потом проверил автомат, положил рядом с собой две гранаты и стал поджидать немецкую колонну.
Стрельба приближалась. Петр Михайлович и начальник штаба стояли под березой, молчали и незаметно друг от друга поглядывали на серую, испятнанную воронками ленту шоссе. На ней должны были появиться с одной стороны — немцы, с другой — разведвзвод и батальоны полка. Кто появится раньше, неизвестно.
— Петр Михайлович! — услышал Барташов знакомый голос. Он крутанулся и изумленно моргнул. По пригорку среди березок неторопливо спускалась майор медицинской службы Долинина.
— Что за стрельба?
— Немцы, — коротко ответил Барташов, которому вдруг стало жарко от нахлынувшей догадки. Ужасаясь, что она верна, Петр Михайлович все-таки спросил Долинину, почему она здесь.
— Как почему? — удивилась Евгения Михайловна. — Здесь развернули приемно-сортировочное отделение и операционно-перевязочный блок.
— Где? — вскинулся подполковник.
— Вон тут, за березками, метров пятьсот отсюда… Со вчерашнего дня принимаем раненых…
Лицо Барташова стало бледнеть.
— Немедленно, — перебил он Евгению Михайловну, — эвакуируйте медсанбат, товарищ майор медицинской службы! Немедленно вывезите раненых… Здесь будет бой. Понимаете? Да чего же вы стоите, черт возьми! Снимайтесь!
— Не могу, — сказала Евгения Михайловна и покачнулась, словно ее толкнули в спину. — Не кричите на меня, Барташов… Вчера я приняла транспорт, тяжело раненные вповалку лежат в палатках. А сегодня утром отправила машины к Березине. Мне не на чем эвакуировать раненых, Петр Михайлович… Да и куда? С одной стороны бои, с другой — подходят немцы… В лес машины не пройдут… Куда?