Потом была победа

22
18
20
22
24
26
28
30

Черт его знает куда!.. Зачем она задает идиотский вопрос? Ведь все равно в медсанбате нет ни одной машины.

— Мне некуда эвакуировать раненых…

— Они же погибнут, — яростно сказал Петр Михайлович. — Через полчаса здесь будут немцы. Понимаете вы это? Надо сейчас же уходить… Слышите!

— Понимаю. — Евгения Михайловна глядела на Барташова скорбно и безответно. Губы жалко растянулись. На лбу проступила испарина. — Понимаю, но уйти нам некуда, Петр Михайлович…

С неба свалился на голову Барташова этот медсанбат. Будто без него забот не хватало. Теперь, выходит, и отойти некуда. Надо на месте стоять.

Эх, товарищ генерал-майор, сколько раз ты попрекал командира полка за оглядочку. «Вперед, только вперед! И никаких гвоздей…» А гвозди-то остались. Если колонна проскочит мост раньше, чем остатки стрелкового полка изготовятся к бою, мясорубка на шоссе будет страшная. Медсанбат с тяжело раненными у них под носом. В медсанбате хозвзвод, на шоссе два автоматчика и капитан Пименов, а в березняке еще трое со звездочками на погонах толкуют и никак не дотолкуются.

— Разведчики где? — раздраженно спросил Петр Михайлович начальника штаба. — Где они запропастились?

Тот развел руками и отвернулся.

— Немедленно в медсанбат, Евгения Михайловна, — сказал подполковник. — Хозвзвод, санитаров, ходячих раненых — всех, кого можно, на заслон… Я подошлю разведчиков. Прикроем и будем держать…

Долинина побежала вверх по склону.

Прорывающаяся колонна немцев подошла к грейдеру в тот момент, когда с него спокойно выползал на асфальт длиннющий обоз полевого хлебозавода. В этом обозе двигалась и подвода с тем злым на короткохвостого медлительного першерона ездовым, у которого Петухов окоротил кнут.

Ездовой помахивал огрызком «погонялки» и мстительно придумывал, как ему расправиться с проклятущим разведчиком, который на глазах у всего обоза учинил ему, Тимофею Королькову, срам и бесчестие. Про этот случай наверняка узнает старшина ездовых, рассердится и навсегда лишит Тимофея своего расположения, которым тот пользовался уже третий год. Старшина уважал Королькова за то, что у него было, как он выражался, «хозяйственное качество». За три года Корольков не утратил ни одного казенного гвоздя, ни щепотки из имущества, отданного под его присмотр. Старшина доверял Королькову самый ценный с его точки зрения груз, уложенный в мешки, в ящики и булькающую железную бочку. В мешках было два десятка новеньких комплектов обмундирования, полдюжины необуванных сапог и отрез сукна, предназначенный на шинель начальнику хозчасти капитану Дубовскому. Летом капитан мог перебиться в старой шинельке, а к осени старшина решил сообразить командиру новенькую шинель, чтобы тот был одет как положено, а не ходил в решете с заштопанными полами. В железной бочке, о существовании которой знали лишь старшина и Корольков, был трофейный, добытый еще зимой спирт.

Кроме того, старшина возил на подводе ящик противотанковых гранат, так как самолично слышал, что в сорок первом году на западном фронте одному ПАХУ пришлось отражать прорвавшиеся немецкие танки.

Корольков не был болтлив и поклажу старшины берег, как лиса хвост.

И вот теперь настырный разведчик вдребезги разбил авторитет, потом и терпением заработанный Тимофеем Корольковым. Разве доверит старшина самый ценный груз ездовому, у которого встречный запросто обрезал кнут. Если кнута уберечь не мог, что с имуществом у него может случиться?

Мысли у Королькова были злющие, и, подвернись ему сейчас под руку Петухов, неизвестно, чем бы кончилась эта встреча.

Думы ездового были оборваны суматошной стрельбой, шумом в хвосте обоза. Облаком взлетела мучная пыль, дико закричали люди и кони. Низко прошлась пулеметная очередь, и послышались разрывы гранат.

На мгновение люди оцепенели, затем кто-то истошно заорал:

— Хва-ши-сты!..

— Танки! Спасайся, ребята!..