Потом была победа

22
18
20
22
24
26
28
30

— Устояли, — сказал он. — Напролом ведь, сволочи, перли, на смерть… Вовремя пушкари им угольков подкинули. В самый раз…

— В самый раз, — невесело согласился Сиверцев и добавил, что второй такой атаки не сдержать.

У комбата осталось всего два десятка человек. На весь батальон уцелели один станковый и два «дегтяря». Сиверцев попросил Пименова доложить подполковнику о потерях и попросить подкрепления.

— Не могу я сейчас оставить батальон, — добавил он.

* * *

Пименов соскочил в наскоро замаскированную воронку, где был командный пункт, доложил подполковнику о потерях, понесенных батальоном Сиверцева, и сказал, что необходимо подкрепление.

— Нет людей, — ответил Барташов.

Пименов предложил послать в цепь охрану медсанбата и восьмерых разведчиков.

— Нет, — жестко отрезал подполковник. — Охрану медсанбата трогать нельзя. Немцы могут просочиться лесом… Должен подойти дивизионный резерв… Жду его с минуты на минуту. Понятно, капитан?

— Так точно, товарищ подполковник, — Пименов передернул плечом, словно поправляя сползающий ремень автомата. — Второй такой атаки не выдержать. На этот раз артиллерия выручила… Нас сомнут, от медсанбата мокрое место останется… Дайте охрану в цепь.

— Нет, — Петр Михайлович оглядел Пименова с ног до головы, словно видел его впервые. Обычно покладистый, соглашающийся с командиром полка, начальник разведки сейчас упрямо твердил свое. Смотрел на подполковника немигающими глазами и повторял, что следующей атаки не отбить.

— Без подкрепления не выстоим, — насупившись, говорил Пименов, — сомнут…

Последнее слово капитан не сказал, а выдохнул с усилием, покривив губы. И эта коротенькая гримаса, неожиданно прорвавшаяся на лице начальника разведки, невольная дрожь, появившаяся в уголках сухих губ, помогла подполковнику догадаться, почему капитан Пименов сейчас разговаривает настойчиво и упрямо.

«Боится», — отчетливо и горько подумал подполковник, и в памяти его снова всплыли невольные опасения, когда он подбирал командира штурмовой группы. Начальник разведки полка боялся погибнуть в бою с прорывающимися из окружения немцами, боялся этой нелепой смерти.

Что ж, такое в жизни бывает. Помирать никому не хочется, и каждый боится смерти. Людей, которые не знают страха, нет на свете. Инстинкт самосохранения заложен в каждую живую клетку. Мужество, храбрость — это не отсутствие страха, а преодоление его, победа над ним…

Но у Пименова на плечах не мешок с опилками, а голова. Почему же он так настойчиво просит подкрепления, зная, что Барташов не может дать ни одного человека, зная, что охрану медсанбата снять нельзя.

«Если нет подкрепления, значит надо отходить», — логически продолжил Барташов недосказанную мысль Пименова, и все стало ясно.

«Так вот что ты не смеешь сказать, капитан, — без гнева, просто со смертельной тоской подумал Петр Михайлович. — У тебя не хватает духу этого произнести, но я-то и подавно не скажу. Не дождешься ты этого, Пименов, даже если тебя медвежья болезнь прохватит».

Подполковник усмехнулся и приказал ординарцу собрать гранаты.

— Пойдем с тобой в цепь, капитан, — сказал Петр Михайлович и, заметив растерянность в лице Пименова, добавил: — Ты же говоришь, что без подкрепления новую атаку не сдержать. Вот и пойдем на подкрепление Сиверцеву…

В словах командира полка прозвучала усмешка. Будто Барташов неожиданно сдернул с Пименова обмундирование и оглядел его таким, каким мать родила, каким война сделала, каков он сейчас есть.