Потом была победа

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет, — покачал головой Пименов. — Я бы его летчикам променял… Пусть бы гордые соколы меня на один день домой свозили.

— Погреться у жены захотелось? — хохотнул лейтенант.

— Ни хрена ты, Борька, не понимаешь, — отмахнулся Пименов. — Глазеешь в свою трубу до опупения и больше ни хрена не соображаешь.

— Это почему же? — обиделся артиллерист. — Что я, бабы не видывал?

— Разница есть, Борис, между женой и бабой, — сказал Пименов. — Вот женишься и поймешь.

Почти три года воюет Пименов. С того самого часа, когда утром выплыли из камышей на Днестре, на границе, резиновые лодки с солдатами в темно-зеленых мундирах.

Потом были отступления, горящие города, бои, окопы, землянки, броски разведчиков. Свистела, стонала, бухала смерть вокруг Пименова, но за эти годы он стал хитер и увертлив. По-иному, чем раньше, оценил он свой малый рост, узкие плечи и поджарое тело. Все, что прежде студенту строительного техникума Пашке Пименову казалось величайшим несчастьем, обернулось на войне в его пользу. Будь он ростом повыше и в плечах пошире, довелось бы ему, наверное, уже быть в царствии небесном. А так пуля сбивала пилотку, не задев головы, осколки рвали шинель, едва царапнув по телу.

Пименов воевал, а за тысячи километров в заволжском городке маялась его семья. Жена по двенадцать часов слепла в пошивочной мастерской над бязевыми подштанниками. Зарплаты и аттестата по военной дороговизне едва хватало. Дочке Надюшке уже восьмой год пошел, осенью в школу. Смышленая дочурка, все буквы знает. На каждом письме свою приписку делает. Раньше ладошку с растопыренными пальцами обводила, дома с елками рисовала, в последних же письмах печатными буквами пишет приветы и поцелуи.

А война идет и долго будет еще идти. Убьют Пименова, что станет с женой, с дочуркой? У Машеньки здоровье и до войны было не очень крепкое. Успокаивает она его в письмах, но он-то знает, как ей трудно приходится.

Давно везет Пименову на войне. Многих поубивало рядом, а он оставался невредим. Но не может везение быть бесконечным…

Последнее время Пименов ни с того ни с сего ощутил, что все больше и больше побаивается смерти. Стало ему казаться, что тихохонько крадется за ним косая, терпеливо подстерегает, времени своего дожидается. Чудились ему за спиной осторожные ее шаги, и не знал Пименов, куда деться, схорониться как.

— Новостей не слышал? — спросил капитан артиллериста.

— Вот они, новости, — усмехнулся тот. — Погляди в трубу, все как на ладошке видно.

Капитан стал рассматривать нагорный, много раз виденный берег. Стереотруба приблизила глинистый, в закремневших морщинах, рыжий откос. Кособочились водомоины, оставшиеся после весеннего паводка. Словно бородавки, пузатились в глине подмытые валуны. Торчала мертвая ветла с обсеченными сучьями — ориентир номер один. Поверху откос был оторочен мягкой выпушкой неправдоподобно зеленой травы. Между обрывом и водой было метра три — желтая полоска песка. Проволочного забора с минами-ловушками, который немцы с осени соорудили у воды, теперь не было. Смыло его, на радость всему полку, весеннее половодье.

Подполковник Барташов решал, кто возглавит штурмовую группу. По опыту надо бы послать капитана Пименова. Но что-то настораживало подполковника от принятия такого решения. Он курил папиросу за папиросой и думал.

Против кандидатуры капитана у подполковника не было никаких доводов. Давно занимается разведкой, грудь в орденах, голова работает хорошо.

И все-таки капитан Пименов в последнее время как-то неуловимо изменился. Начал слишком поспешно соглашаться с командиром полка. Поддакивал, охотно подхватывал мысли подполковника Барташова. Узко посаженные глаза капитана покладисто поблескивали. И сигаретки немецкие начальник разведки приноровился по-особенному доставать: ноготком их из пачки выщипывал…

Когда подполковник сказал вчера Пименову, что первой пойдет штурмовая группа разведчиков, он ожидал, что капитан попросит поставить его во главе. Но Пименов промолчал. Лицо его потускнело, стало вдруг каким-то стертым. И Барташов разглядел, что у капитана на молодом лице под глазами появились дряблые мешки.

Конечно, каждый человек боится. Подполковника злили бойкие статейки в газетах о героях, не ведающих страха. Не было их, не было людей без страха. Но и бояться на войне надо было так, чтобы не потерять голову, чтобы страх не подчинил тебя, не лишил рассудка.

Подполковник знал случаи, когда и у храбрецов нервы не выдерживали. Иногда эта боязнь проходила, а иногда…