Семь лет за колючей проволокой

Вот такое было наше советское «правосудие»…

Почему-то припомнился анекдот:

«Выходят два наркомана на балкон покурить. Один вдруг восклицает:

— Какое лето!

— Ты чего, братишка, сбрендил? — замечает другой. — Какое лето? Смотри, снег идёт, сугробы, мороз минус двадцать…

— Вот такое фуёвое лето, — качает головой первый…»

Глава 14

И снова пересылки да пересылки

Что же делать, если обманула Та мечта, как всякая мечта. И что жизнь безжалостно стегнула Грубою верёвкою кнута… Сединою волос серебрится, Передо мною снова часовой, Снова предо мною ТА граница, Грозно прозывается тюрьмой!..

Прокурор оказался прав на все сто: на следующий день, около двенадцати часов дня, мне вручили ответ на кассационную жалобу, а в пять часов вечера я уже оказался в Краснопресненской тюрьме, на так называемой «пересылке». К счастью, благодаря Главврачу бутырской больнички мне оставили костыль, а то было бы совсем грустно.

Сыграл ли свою роль костыль или запись в медицинской карте, но меня кинули к «хроникам». Я уже говорил, что «хроники» — это больные, нуждающиеся в постоянном наблюдении врачей и получении лекарств, а также дополнительном питании по состоянию здоровья: это может быть и язва желудка или двенадцатиперстной кишки, и гипертония, и цирроз печени, и туберкулёз, и ещё добрый десяток хронических заболеваний. Судя по всему, у меня обнаружили гипертонию.

Особых происшествий за два с половиной месяца нахождения в Краснопресненской тюрьме не произошло, но о двух неординарных случаях (вероятно, именно о них предупреждал Прокурор] всё-таки поведаю…

В камере «хроников» провёл почти месяц. Постепенно восстановился иссохший от голода желудок, перестало жечь при мочеиспускании, мутная моча очистилась. В камере были одиннадцать человек, шестеро из них нетранспортабельны, за ними нужно было постоянно выносить «утки». Обычно этим занимались санитары, оставленные для этой малоприятной работы зэки с небольшими сроками, но они настолько оборзели, что по нескольку часов даже не заходили в камеру.

Вонь становилась столь нетерпимой, что некоторые из ходячих больных, не выдержав испытаний, сами выливали эти испражнения в унитаз. Любые попытки заставить санитаров выполнять свои обязанности заканчивались тем, что «наглая» камера-палата попадала в «чёрный список», а это означало, что при раздаче обеда такая камера всякий раз оказывалась последней и пища доставалась холодной.

Помнится, нас довели до такого состояния, что кто-то не выдержал и моим костылем отметелил нашего санитара так, что поломал ему руку и тройку рёбер…

Менты разбираться не стали.

— Чей костыль? Доценко? Снять с довольствия хроников и перевести в камеру общего режима…

Когда за мною пришли, кто-то из сочувствующих мне сокамерников поинтересовался у вертухая:

— В какую хату Режиссёра переводят?

— В нормальную, — безразлично ответил тот.

Однако один из рядом стоящих «хроников» успел заглянуть в его список.