Семь лет за колючей проволокой

22
18
20
22
24
26
28
30

— Покидаешь нас?

— Избавиться захотели, вот и дёрнули на этап…

— Мне цинканули, что отправляют тебя на лесную зону…

— С моим-то давлением? Вот суки! — ругнулся я.

— А им по херу… — спокойно заметил Бесик. — Чем нам хуже, тем им больше по кайфу…

— Это ты точно подметил, — со вздохом согласился я.

— Никогда не забуду, как ты этого говнюка с зоны скинул…

— А… шило на мыло менять… — Я не разделял его радости.

— Не скажи, Режиссёр, с Чернышёвым на зоне свободнее дышать стало, — возразил Бесик. — Так что от братвы отдельная тебе благодарность и уважуха! Мы тут кое-что собрали тебе. — Он протянул внушительный свёрток. — А это от меня лично на дорожку! — Он дал мне две пятидесятирублевые купюры.

— Даже и не знаю… — растерялся я, но взял. — Благодарю…

— Там триста граммов чая, — кивнул он на свёрток. — Но ты не дёргайся по этому поводу: я перетёр кое с кем, так что не отшмонают…

Бесик имел в виду, что менты больше одной пачки не пропускали, хотя нигде не сказано, что на чай есть ограничения.

— И ещё вижу, ты чуть-чуть в напряге по поводу этапа, не так ли?..

То ли у меня вид был растерянный, то ли я действительно нервничал, и Бесик это заметил.

— Есть немного, — признался я.

— Можешь расслабиться, всё будет ништяк! — Он похлопал меня по спине. — С тобой этапом Чиж идёт, проследит, чтобы какой непонятки не случилось в дороге.

— Вот порадовал, так порадовал! — повеселел я, на душе стало спокойнее.

А на прощанье со всеми подробностями рассказал Бесику о том, как сучий художник зоны, мой земляк, обидел мою маму и пожалел, что я так и не смог ему за это отомстить.

— Мама — это святое. — нахмурился Бесик и покачал головой: — Не беспокойся, Режиссёр, материнская боль ещё ему аукнется, как и твои почти триста дней ШИЗО. Кровью харкать будет!

— Благодарю, брат, для меня это очень важно. — Я крепко пожал ему руку.