Прознав о том, что я — москвич, не раз пыталась наезжать местная братва, но Численко, несмотря на его тщедушный вид, удавалось как-то, по-своему «перетерев» с ними, установить перемирие. Чиж был дерзким, умело использовал свои знакомства с «Ворами в законе», и в конце концов наглецы, несмотря на численное преимущество, быстро утухали…
Перечитал предыдущий абзац и понял, что со стороны может показаться, что во время этих наездов я «сидел в сторонке, посапывал в две дырочки и дрожал от страха». Ничего подобного! Пару раз мне приходилось даже ввязываться в прямой контакт, а кому это понравится? Однажды, воспользовавшись тем, что Чижа выдернули из камеры на перевязку (на «пятёрке» ему сделали операцию по удалению доброкачественной опухоли на ноге, а рана всё никак не хотела заживать], местные решили «поучить москвача, как нужно жить во Владимирке».
Пришлось мне, несмотря на численный перевес противника: три — один не в мою пользу, доказывать этим борзым пацанам, что там, «где они учились, я преподавал».
После короткого, но жёсткого «показательного выступления» меня отнесли на больничку с диагнозом «перелом одного ребра и сотрясение головного мозга». И конечно же, как и всегда в таких случаях, мои объяснения «Старшему Куму» были накатанными, проверенными и не «отличавшимися своей оригинальностью»:
Когда я вернулся через тройку дней в камеру, с удовлетворением обнаружил, что мои соперники тоже оказались на больничке, наверное, положили их в другую камеру-палату.
А произошло следующее: в тот же день, когда меня отправили на лечение, в камеру вкинули троих земляков Чижа, который, естественно, поделился с ними возникшим напрягом с местными пацанами.
В таких случаях, если доказан беспредел, обычно стараются не спускать, тем более чужакам:
— Как, на нашего земляка наезд?
И конечно же было принято решение:
— Ну, барбосы вшивые, ждите ответа!
И в эту же ночь объяснять «Старшему Куму», что они «втроём или поочередно попадали во сне с верхнего яруса», пришлось уже моим противникам…
С этого дня в нашей камере «чужаки», то есть Чиж и его земляки, установили свои правила, и мне стало намного легче дышать. Приятели Чижа оказались игроками, и, едва объявлялся «отбой», на втором ярусе в дальнем от входа углу, как правило, начиналось карточное «веселье». В кавычках потому, что обычно в том углу стояла гробовая тишина, изредка нарушаемая недовольной репликой кого-то из игроков да турельным треском во время тасовки самопальных карт.
Как и положено в тех случаях, когда игра шла под крупный интерес, «стрёмщиком»…
«Стрёмщик» — это тот, кто стоит «на стрёме», «на атасе», «на васере», «на шухере». То есть тот, кто обязан предупредить о какой-нибудь опасности, например о появлении ментов…
В данном случае перед «кормушкой» «на стрёме» тусовался молодой паренёк по прозвищу Горелый. Это погоняло он получил, по-видимому, из-за своей ярко-красной физиономии. Обычно стоящий «на стрёме» имеет небольшой процент от выигрыша, при условии, конечно, что всё заканчивается благополучно и менты не застают врасплох. Но в какой-то момент, понадеявшись, что уже поздно и менты наверняка спят, Горелый отошёл на минуту, чтобы прикурить сигарету, и в тот же миг, словно только этого и ждали, менты резко ворвались в камеру и отшмонали не только «стиры», но и одну десятирублевую купюру, которую не успели затарить.
Ругаясь и проклиная Горелого на чём свет стоит, игроки расползлись по своим шконкам. Во-первых, чтобы нырнуть в свои мешки и подобрать вещи для расчёта, а во-вторых, «побазарить» и решить, как поступить с Горелым.
Я тоже вернулся на своё место, несколько удивляясь тому, что Горелому, лежавшему надо мною, так ничего и не предъявили за его ошибку. Как мне потом пояснил Чиж, Горелому можно было предъявить, если бы он сразу получил свой «гонорар», а так всё списалось на «ментовской» расход.
— Слушай, Режиссёр, — услышал я и открыл глаза.
На шконке рядом сидели шахматисты, которым, видно, не спалось, но окликнул меня не один из них — свесившись жирным удавом с верхней шконки, ко мне обращался Горелый:
ebooksa