За разговорами и воспоминаниями за кружкой чифиря мухой пролетела ночь. Сон сморил Чижа, и он решил «сесть на спину», то есть ушёл спать, а мы остались вдвоём. Лёва-Жид прекрасно знал Бесика и одобрительно отозвался о его поведении, когда я обратился к нему за помощью.
— Тогда — за «бакланку», а сейчас за что повязали? — спросил он.
— Никогда не поверишь: «стеклорезом» объявили! — с грустью вздохнул я.
— «Пушной разбой»? Ни хрена себе! Это кто же так на тебя взъелся? Никогда не поверю, что Режиссёр мог кого-то трахнуть по нахалке!
— И будешь прав на все сто! Это органы устроили! Или, говорят, на нас будешь пахать, или пожалеешь, что отказался!
— Вот суки позорные! — выругался он в сердцах.
— Не то слово.
— Я слышал, что ты и здесь успел отличиться, — усмехнулся он. — Думаю: о каком это Режиссёре мне базарят, не о моём ли старом приятеле?
— Ты про моё ребро, что ли?
— Про какое ребро? — нахмурился Лёва-Жид.
— Да… — отмахнулся я. — Решила тут местная борзота жизни меня поучить, ну и сцепился с ними…
— А Чиж где был?
— На перевязку дёрнули, у него шов после операции гноится. Вот они и воспользовались, что я один остался… Но когда я вернулся с больнички, они сами туда попали: пришли земляки Чижа и вернули за меня должок.
— Вот сучары! — ругнулся Лёва-Жид. — Ты не догадался им обо мне напомнить? Меня же здесь хорошо знает местная братва — с год во Владимирской парился…
— Говорил… — махнул я рукой. — Бесполезно!
— Бесполезно, говоришь? Назвать их можешь? Хочется, чтобы поняли, кто они есть в этой жизни!
— Да хватит с них, Лёва, своё они сполна получили и, надеюсь, всё поняли, а если не поняли, то жизнь их достанет…
— Не скажи! Жизнь жизнью, а Лёва-Жид никогда и никому не спускает… — не успокаивался он.
— Как скажешь, Лёва… — Я пожал плечами и назвал троих беспредельщиков.
Ничего не слышал о дальнейшей судьбе этой троицы, но честно признаюсь, им вряд ли кто позавидовал бы…