Маньяк по субботам

— Попробуй стрельнуть, падаль, — ответил я. — Стог вспыхнет, и ты зажаришься живьем. Бежать некуда, в лодку тебя не возьмут.

Пока он размышлял, вспыхнет ли от выстрела стог, я вырвал пистолет, выволок человека из норы и увидел знакомую клетчатую кепку на круглой голове. Глядя на меня, Ребров жалобно скалился. Губы распухли еще больше, во рту отсутствовали уже два передних зуба.

— У тебя цинга началась?

— Выбили ша рашговор щ тобой на рынке.

— И приказали нас утопить?

— У меня два маленьких ребенка, — заныл он. — По-шалей малюток.

Мне никогда не приходилось боксировать в положении лежа. Но все же сумел сделать неплохой удар в челюсть, Ребров с воем съехал в воду и заорал во весь голос ст холода.

— Ты что там копаешься? — крикнул из лодки Грай. — Откуда еще купальщик?

— Охранник с фабрики, местный мафиози Ребров. Это ему мы обязаны купаньем.

— А, сволочь! — воскликнул сержант Григорьев, взмахнул веслом и с маху ударил по воющей голове. Но юркий Ребров ускользнул и поднырнул под стол.

— Слезай быстро, — велел мне Грай. — В лодке для мафиози места нет. Оставим его тут, пошлем кого-нибудь за ним, а пека посидит в сене.

Трое взялись за весла, четвертый греб черпаком. Я опять оказался на капитанском месте. Ребров вскарабкался на стог и крикнул:

— Пишголет отдай!

Я разрядил оружие, патроны высыпал в воду, а пистолет швырнул обратно.

— Зачем отдал «пушку»? — спросил Грай.

— Ребров выбыл из игры и не опасен, — объяснил я, зарываясь в сено, охапку которого предусмотрительно бросил в лодку. Ох, как я был неправ! Но это выяснилось позднее.

Без приключений мы доплыли до дома директора фабрики, пришвартовались к крыльцу, перепугали хозяйку, ввалившись толпой. И сразу к теплой печке, греться и сушиться. Узнав, в чем дело, Анна Великсрецкая выставила графинчик с водкой, и мы, разделив ее по-братски, вылили по глотку. Вскоре в печке заполыхали дрова, закипел на столе электрический чайник, от одежды, развешанной перед огнем, повалил пар.

Грай показал мне глазами на телефон.

— Звони директору, пусть через час, в семнадцать ноль-ноль, соберет сюда, к себе домой, всех, кто был на выставке в Петербурге, и родственников Катениной.

— А если он откажется?