Жизнь в солнечном луче

22
18
20
22
24
26
28
30

— Как ты жил? — спросила она.

— Что ж мы стоим на улице?

— Через сорок минут уходит автобус. Я должна уехать.

— Сорок минут? — растерянно спросил он.— Останься. Ты не можешь уехать.

— Могу.

— Ладно, пусть так.

Они прошли к дому. Наташа села к столу под темными вишнями.

— Рассказывай,— сказала она.

Он послушно рассказал ей про училище.

— Все хорошо,— заключила она его рассказ.— Ты скоро уедешь. Ты сумел. А я не сумела. Сил нет. Ах, нет, зачем я говорю об этом? Запомни мой адрес. Пиши. Только пиши. Не приезжай. Мне будет приятно получать твои письма. Может быть, и я сумею победить. Не спрашивай, не скажу…

Чем-то чужим и далеким веяло от ее слов, но он тогда не разобрался, чем именно.

Проводив ее к автобусу, Виктор долго бродил по улицам поселка, никого не замечая. Встреча оказалась не такой, какой она ему представлялась ранее. Это его угнетало, но он решил, что иначе Наташа просто не могла.

Она приезжала еще не раз.

В один из сложных вечеров, потрясенная тем, что открылось ей в жизни ее семьи, Наташа осталась в рудничном поселке до утра.

Она не сказала обычных слов: «Что мы наделали?» — она говорила другие слова, и она торопилась сказать их все, они набегали друг на друга, торопили друг друга, словно спешили куда-то, спешили столь сильно, что не могли задержаться и на мгновение. Но, может быть, эти слова спешили потому, что хотели поскорее освободить место самым важным словам. Однако, как ни старались они, те, важные слова, не пришли.

— Не знаю, не знаю,— говорила она.— Никто не виноват. Я знаю, человек должен идти в небо. Не обязательно летать. Нет, именно в небо. Идти все выше и выше. Сегодня быть выше, чем вчера. А завтра — выше, чем сегодня. Внутри. А я не могу так. Ты понимаешь?

Он не ответил, почувствовав, как дрожат губы.

В раскрытое окно ветер затянул запах листвы.

— Вишней пахнет,— сказала Наташа.

— Ты останешься? — спросил Виктор.