Жизнь в солнечном луче

22
18
20
22
24
26
28
30

— У тебя здесь есть девушка? — спросила она, когда они уже остались вдвоем в старом доме, хозяйка которого — древняя старуха, бабка одного из курсантов, приятеля Андрея,— узнав, что приехала жена, ушла к своим родственникам. Виктор уговаривал ее остаться, но она, лукаво посмеиваясь глазами, говорила:

— У меня дела́… дела́… столько де́ла…

Наташа извлекла из сумки бутылку массандровского муската.

— У вас тут такого нет?

Она отыскала в старинном буфете рюмки.

— Выпьем немножко за твой успех? — спросила она.

— Ладно,— ответил Виктор.

— Опять это ладно! Как только я слышу это слово, мне сразу становится холодно…

— Привычка.

Наташа наполнила рюмки. По комнате разлился запах цветов, словно кто-то нарвал их на лугу и принес сюда.

— Красный камень.— Наташино лицо вдруг стало серьезным.— Слушай меня внимательно, Витенька. Я рада, что ты живешь в небе. А я ползаю по земле. И буду ползать. Что тебе сказать — почему? Так случилось. Неслась сюда, чтоб увидеть тебя. Увидела — и стало страшно. Но вернуться уже нельзя. Вышла замуж. Почему ты не побледнел? Почему? Почему ты так же смотришь на меня, как смотрел? Скажи. Или не говори. Не надо. Давно вышла. Через две недели после нашей последней встречи. Хороший человек. Старше, да. Намного? Достаточно много. Впрочем, мужу я не нужна.

— А мне? — спросил он.— Может быть, мне ты нужна?

— Нет, и тебе! Вот слушай. Совсем немного. Только внимательно слушай…

Она встала, порылась в сумке, достала газету, положила ее перед Виктором. Он только взглянул на бумагу, в упор посмотрел на женщину, и сразу же глаза вернулись к газете. Он прочитал в конце статьи: к двадцати годам лишения свободы… Мелькнула цифра — два миллиона рублей… Запрыгали слова: шайка, народные деньги, преступники.

Виктор отодвинул газету.

Наташа продолжала:

— Видишь? Мама не вынесла. Я одна. Понимаешь? Ничего не осталось. Все конфисковали. Я не плачу. Не удивляйся. Слез уже нет. И когда пришло известие о смерти папы — тоже не было слез. Он умер осенью. Там где-то. У меня ничего не осталось. Даже угла, где жить. Понимаешь? Что я должна была делать? Наш доцент. Любит? Наверно… Но я не могла тогда иначе. Я должна была думать не только о себе. Да нет, зачем тебе все знать? Витенька, родной, зачем тебе все знать? Что ты молчишь? Скажи хоть слово.

— Почему ты мне об этом не написала? Разве я не мог быть тебе мужем?

— Тебе? Витенька,— она схватила его руку,— я тебе писала, много раз, но писем не отправляла. Боялась? Нет. Я была для тебя, ты это сам писал мне, светом с неба. А тут — дочь преступника. Я сошла тогда с автобуса, в степи, потому что искала спасения. Куда угодно, но бежать, бежать, и не смогла. Да и не имела права. Так было лучше, Витя, что свет оставался, а то бы он погиб сразу. Я боялась, что ты не дойдешь до цели.— Она отпустила его руку.— Вот и все. Нет, не все, остального тебе знать не надо.

Он взял ее руку,