Последняя инстанция

22
18
20
22
24
26
28
30

Они стояли посреди перрона.

— Как не меняет! — с досадой сказал Кручинин. — Меняет! Вранье не может ничего не менять.

Они пошли к вагону.

И, словно бы оправдываясь перед Кручининым, Шабанова сказала:

— А вспомни, как было с Ярым.

Да, было. Но там была причина. Тут ничего подобного представить себе Кручинин не мог. За тем обманом крылось старое бремя круговой поруки, за этим — либо недоразумение, пустяк, нелепица, либо что-то серьезное, способное повернуть ход расследования вспять.

В купе уже сидели двое, курили.

— А ну, молодежь, дымить — в коридор! — скомандовала Шабанова. — А я воздержусь, — швырнула она пачку сигарет на столик. — Чтобы тебя не соблазнять. Присядем?

Он сел по эту сторону столика, она — по ту; ее непривычная сумрачность как будто порассеялась.

— Главное, подготовь Ехичеву, с ней разговор — напоследок, — сказал он. — Сперва: стройуправление, соседи. Свидетельница номер один! Поосторожней. Не вывести бы ее сразу из строя.

— Кому ты говоришь! — обиделась Шабанова.

И правда. Кому он говорит! Женщине с женщиной — всегда легче.

— Главное, Аля, связи. Отпуск. Когда кончается, куда собирался, почему очутился у нас. Ну, и Подгородецкий — это попутно.

Облокотившись на столик, глядя в окошко, за которым туманно светили фонари пустынного перрона, она спросила:

— Ты думаешь, к Подгородецкому придется вернуться?

Мы рождены не для того, чтобы возвращаться. Кто это сказал? Мосьяков? Снова полезла в голову чушь. Худо будет, подумал Кручинин, если придется возвращаться. Престиж? Какой там, к черту, престиж! — лабиринт. Называется, по горячим следам? Шабановой он ничего не ответил.

Решительным движением руки она смела что-то мешающее ей со столика:

— Ну, иди. А то завезу тебя в Ярославль.

Посматривая на пустынный перрон, он буркнул:

— А я бы не отказался.